Тошнота

достойны восхищения. Я достоин восхищения. Само собой, в качестве созданий

Божьих.

Он смотрит на меня не понимая.

-- Вы, конечно, шутите, мсье, -- говорит он немного погодя, криво

усмехаясь. -- Но люди и в самом деле достойны восхищения. Трудно, мсье,

очень трудно быть человеком.

Сам того не замечая, он удалился от любви к ближнему во Христе. Он

качает головой и в силу удивительного закона мимикрии становится похожим на

беднягу Геенно.

-- Извините, -- говорю я, -- но в таком случае я не вполне уверен, что

я человек: я никогда не замечал, что быть человеком так уж трудно. Мне

казалось: живешь себе и живи.

Самоучка от души смеется, но глаза у него остаются недобрыми.

-- Вы слишком скромны, мсье. Чтобы вынести свой удел -- удел

человеческий, вам, как и всем остальным, нужен большой запас мужества. Любая

из грядущих минут, мсье, может стать минутой вашей смерти, и, зная это, вы

способны улыбаться. Ну разве это не достойно восхищения? В самом ничтожном

вашем поступке, -- язвительно добавляет он, -- заложен неслыханный героизм.

-- А на десерт что будете, мсье? -- спрашивает официантка.

Самоучка бледен как мел, веки над окаменевшими глазами полуопущены. Он

слабо взмахивает рукой, как бы приглашая меня выбрать.

-- Сыр, -- решаюсь я, призывая на помощь весь свой героизм.

-- А мсье?

Его передергивает.

-- Что? Ах да -- мне ничего, я кончил.

-- Луиза!

Два толстяка расплачиваются и уходят. Один из них прихрамывает. Хозяин

провожает их до дверей: это важные клиенты -- им подали бутылку вина в

ведерке со льдом.

Я смотрю на Самоучку не без угрызения: целую неделю он вожделенно

предвкушал этот обед, за которым он поделится с другим своей любовью к

людям. Ему так редко случается поговорить. И вот нате вам -- я испортил ему

удовольствие. По сути, он так же одинок, как я, -- никому нет до него дела.