Слова и вещи

1 P. Ramus. Grammaire, Paris, 1572, p. 3 et p. 125—126.

71

торое будет иметь такое важное значение для грамматистов XVII и XVIII веков, став путеводной нитью их исследований, здесь, в языке XVI века, не играет никакой роли. Слова со­ставляются из слогов, слоги — из букв, так как в них сосредо­точены такие качества, которые их сближают и разделяют точ­но так же, как и в мире расходятся и сходятся признаки вещей. В XVI веке изучение грамматики основывается на той же са­мой эпистемологической диспозиции, что и естествознание или эзотерические дисциплины. Различия состоят лишь в том, что имеется одна природа и несколько языков; в эзотеризме же свойства слов, слогов и букв раскрываются на основе иной ре­чи, остающейся скрытой, в то время как в грамматике обычные слова и фразы сами выражают свои собственные свойства. Язык располагается на полдороге между зримыми формами природы и тайными соответствиями эзотерических рассужде­ний. Язык — это раздробленная, внутренне расколотая и ви­доизмененная природа, утратившая свою изначальную прозрач­ность; это — тайна, несущая в себе, но на поверхности, доступ­ные расшифровке знаки того, что она обозначает. Язык одно­временно является скрытым откровением и откровением, ко­торое мало-помалу возвращает себе все возрастающую ясность. В своей изначальной форме, когда язык был дан людям самим богом, он был вполне определенным и прозрачным зна­ком вещей, так как походил на них. Имена были связаны с те­ми вещами, которые они обозначали, как сила вписана в тело льва, властность — во взгляд орла, как влияние планет отме­чено на лбу людей. Это осуществлялось посредством формы подобия. В наказание людям эта прозрачность языка была уничтожена в Вавилоне. Языки распались и стали несовмести­мыми друг с другом именно в той мере, в какой прежде всего утратилось это сходство языка с вещами, которое было перво­причиной возникновения языка. На всех известных нам языках мы говорим теперь, отталкиваясь от этого утраченного подо­бия, и в том пространстве, которое оно оставило за собой. Есть лишь один язык, который хранит память об этом подобии, так как он образовался непосредственно из того первоначального, ныне забытого, запаса слов; так как бог не хотел, чтобы кара, постигшая Вавилон, стерлась в памяти людей; так как этот язык позволил рассказать о древнем союзе бога с его народом; так как, наконец, именно на этом языке бог обратился к тем, кто слушал его. Таким образом, древнееврейский язык содержит, подобно обломкам, признаки изначального наименования. И эти слова, которые Адам произнес, закрепив их за животными, ос­тались теперь, во всяком случае частично, содержа в своей плоти, подобно фрагменту безгласного знания, недвижимые свойства существ: «Так, аист, столь хвалимый за милосердие по отношению к своим родителям, по-древнееврейски зовется Chasida, то есть добродушный, милосердный, жалостливый...