Слова и вещи

1 Paracelse. Archidoxis magica, 1909, p. 21—23.

2 T. Campanella. De sensu rerum et magia, Francfort, 1620.

69

тальная конфигурация знания сталкивала приметы и подобия. Магическая форма была неотделима от способа познания.

Это же самое обстоятельство сказывается на эрудиции: ведь в сокровище, завещанном нам древностью, язык имеет ценность как знак вещей. Между видимыми знаками, которыми бог раз­метил поверхность Земли, чтобы мы могли познать ее внутрен­ние тайны, и разборчивыми словами, которые Писание или муд­рецы древности, просвещенные божественным светом, начерта­ли в этих спасенных традицией книгах, нет различия. Соотно­шение с текстами и соотношение с вещами — одной природы: и здесь, и там люди находят знаки. Однако бог, дабы развить нашу мудрость, усеял природу лишь теми фигурами, которые нуждаются в истолковании (и именно в этом смысле познание должно быть прорицанием — divinatio), в то время как древ­ние уже дали истолкования, которые нам остается только воспринять. Мы могли бы удовольствоваться этим восприя­тием, если бы не было необходимо выучить их язык, научиться читать их тексты, понимать то, что они сказали. Наследие древности, подобно самой природе, — это обширное простран­ство, взывающее к истолкованию; как здесь, так и там нужно обнаружить знаки и мало-помалу заставить их говорить. Дру­гими словами, Divinatio и Eruditio — это одна и та же герме­невтика. Однако разворачивается она на двух различных уров­нях, хотя и согласно сходным фигурам: в первом случае она движется от немой отметины к самой вещи (и заставляет го­ворить природу) ; во втором случае она движется от неподвиж­ного начертания к ясному слову (возвращает жизнь бездейст­вующим языкам). Но как естественные знаки глубинным отно­шением сходства связаны с тем, на что они указывают, так и речь древних соответствует тому, что она выражает; если же она имеет для нас значение важнейшего знака, то это потому, что самой своей сутью и благодаря свету, постоянно пронизы­вающему ее с самого ее появления, эта речь приноровлена к самим вещам, будучи их зеркалом и соперником; она соот­носится с вечной истиной так, как знаки — с тайнами природы (она является отметиной этого слова, подлежащего дешифров­ке), с вещами, которые раскрываются в ней, она находится в исконном родстве. Бесполезно, таким образом, требовать у нее мотивации ее определяющей роли; речь — это сокровищница знаков, связанных подобием с тем, что они могут обозначать. Единственное различие состоит в том, что здесь имеется в ви­ду сокровищница знаков второй степени, отсылающих к зна­кам самой природы, которые-то и содержат смутные указания на чистое золото самих вещей. Истинность всех этих отметин, как тех, что пронизывают природу, так и тех, что выстраива­ются в ряд на пергаментах и в библиотеках, везде одна и та же, столь же изначальная, как и утверждение бытия бога.