Слова и вещи

68

эпоха как бы отражается в зеркале каждого произведения и каждого отдельного ума... На самом деле знание XVI века не грешит недостатком структурированности. Напротив, мы виде­ли, насколько до педантичности строги определяющие про­странство этого знания конфигурации. Именно эта строгость обусловливает отношение этого знания к магии и эрудиции, взятых не в качестве принятого извне содержания, но в каче­стве его необходимых форм. Мир покрыт знаками, нуждающи­мися в расшифровке, и эти обнаруживающие сходства и срод­ства знаки являются не чем иным, как формами подобия. Итак, знать — значит истолковывать, идти от видимой приме­ты к тому, что высказывает себя в ней и что без нее осталось бы невысказанным словом, спящим в вещах. «Мы, люди, от­крываем благодаря знакам и внешним соответствиям все скры­тое в горах и именно так находим все свойства трав и все, что содержат камни. Нет ничего ни в глубине морей, ни в вы­сях небосвода, что человек не мог бы открыть. Нет таких гор, которые были бы столь обширны, чтобы скрыть от человече­ского взора то, что скрывается в них; все это открывается ему благодаря соответствующим знакам» 1. Прорицание не явля­ется одним из видов познания; оно сливается с ним. Но эти подвергающиеся истолкованию знаки обозначают скрытое лишь в той мере, в какой они его напоминают; воздействие на при­меты будет сопровождаться операциями над тем, на что они тайно указывают. Именно поэтому растения, представляющие голову, или глаза, или сердце, или печень, будут эффективны как лекарственное средство по отношению к данному органу; поэтому сами звери будут реагировать на те знаки, которые их обозначают. «Скажи же мне, — вопрошает Парацельс, — поче­му змея из Гельвеции, Альгории, Швеции понимает греческие слова Оси, Осия, Оси... В каких академиях они научились им так, что, едва услышав слово, они тут же отворачиваются, что­бы не услышать его снова? Едва услыхав это слово, они, не­взирая на свою природу и свой дух, остаются неподвижными и никого не отравляют своим ядовитым укусом». И пусть не говорят, что это обусловлено лишь шумом произнесенных слов: «Если в благоприятное время ты напишешь эти слова на велене, на пергаменте, на бумаге и протянешь их змее, она оста­нется не менее неподвижной, чем если бы ты их громко произ­нес». Замысел «Натуральных магий», занимающий видное ме­сто с конца XVI века и выдвигавшийся вплоть до середины XVII века, не является остаточным явлением в европейском сознании; он был возрожден, как недвусмысленно говорит Кампанелла2, и по веским для той эпохи причинам, ибо фундамен-