Слова и вещи

2 Biaise de Vigen?re. Trait? des chiffres, Paris, 1587, p. 1 et 2; Claude Dure t. Tr?sor de l'histoire des langues, p. 19 et 20.

75

рамент, совокупление и рождение потомства, голос, движения, места обитания, питание, физиономия, антипатия, симпатия, способы ловли, смерть и ранения, причиненные змеей, способы и признаки отравления, лекарства, эпитеты, названия, чудеса и предсказания, чудища, мифология, боги, которым посвящена змея, апологи, аллегории и мистерии, иероглифы, эмблемы и символы, поговорки, монеты, чудесные истории, загадки, деви­зы, геральдические знаки, исторические факты, сны, изображе­ния и статуи, использование в питании, использование в меди­цине, разнообразные применения. Бюффон замечает: «Пусть определят после этого, какую же долю естественной истории можно найти во всей этой писанине. Все это легенда, а не описание». Действительно, для Альдрованди и его современни­ков все это именно легенда, то есть вещи, предназначенные для чтения. Но дело не в том, что авторитету людей отдано предпочтение перед непогрешимостью "непредубежденного взгляда, а в том, что природа сама по себе есть непрерывае­мое сплетение слов и признаков, рассказов и характеров, рас­суждений и форм. При составлении истории животного беспо­лезно, да и невозможно сделать выбор между профессией на­туралиста и компилятора; нужно просто собрать в одну и ту же форму знания все то, что было увидено и услышано, все рассказанное природой или людьми, языком мира, традиций или поэтов. Познать животное, растение или какое-нибудь яв­ление на земле — значит собрать всю совокупность знаков, ко­торые могут содержаться в них или быть отнесены к ним; зна­чит найти также все те сочетания форм, где эти знаки прини­мают геральдическое значение. Альдрованди был не худшим и не лучшим наблюдателем, чем Бюффон; он не был ни более до­верчивым, чем он, ни менее убежденным в значении наблюде­ния или рационального начала в вещах. Просто его взгляд на вещи организовывался другой системой, другим расположе­нием эпистемы. Альдрованди сосредоточенно созерцал природу, которая была снизу доверху исписана.

Таким образом, знание состоит в отнесении языка к языку, в воссоздании великого однородного пространства слов и ве­щей, в умении заставить заговорить все, то есть над всеми знаками вызвать появление второго слоя — комментирующей речи. Особенность знания состоит не в том, чтобы видеть или доказывать, а в том, чтобы истолковывать. Когда дело идет о толкованиях Священного Писания, древних авторов, сооб­щений путешественников, легенд и сказаний, от каждого из этих видов речи требуется не выяснение его права на выска­зывание истины, а только возможность говорить о ней. Язык в себе самом содержит свой внутренний принцип развития. «Гораздо больше труда уходит на перетолковывание толкова­ний, чем на толкование самих вещей, и больше книг пишется о книгах, чем о каких-либо иных предметах: мы только и де-