Слова и вещи

199

потребности, ее стоимость будет эквивалентна такому-то коли­честву вещей или золота» 1. Этот небесный и исчерпывающий подсчет мог бы сделать только бог: он соответствует тому дру­гому подсчету, который с каждым элементом микрокосма со­относит элемент макрокосма — с тем лишь различием, что этот подсчет соединяет земное с небесным, идет от вещей, живот­ных или человека к звездам; в то время как другой подсчет соединяет землю с ее пещерами и с ее рудниками: он приводит в соответствие вещи, рождающиеся в руках человека, и скры­тые с сотворения мира сокровища. Приметы подобия, посколь­ку они направляют познание, обращаются к совершенству неба: знаки обмена, поскольку они удовлетворяют желания, опираются на черное, опасное и проклятое мерцание металла. Это мерцание двусмысленно, ибо оно представляет в глубине земли того, кто поет на исходе ночи: оно коренится в ней, как нарушенное обещание счастья, и поскольку металл похож на светила, постольку знание всех этих гибельных сокровищ явля­ется в то же время знанием мира. Так размышления о богат­ствах приводят к великой космогонической схеме, подобно тому как глубокое познание мирового порядка должно, напротив, привести к познанию тайны металлов и обладанию богатст­вами. Мы видим, какой компактной сетью необходимостей свя­зываются в XVI веке составные части знания; видим, как кос­мология знаков в конце концов дублирует и обосновывает рас­суждения о ценах и деньгах, как она позволяет развивать тео­ретическую и практическую спекуляцию с металлами, как она соединяет обещания желания и обещания познания, таким же образом перекликаются и сближаются между собой в тайном сродстве металлы и звезды. На границах знания, там, где оно предстает как почти божественное всемогущество, соединяются вместе три великих функции — функции Басилевса, Философа и Металлурга. Но как это знание дано лишь фрагментарно и лишь в чутком озарении прорицания, так и божественное зна­ние или то знание, которого можно достичь «с некоторой вы­сокой обсерватории» и которое касается особых и частичных отношений вещей и металлов, желания и цен, не дано чело­веку. Редко и как бы случайно это знание дается умам, умею­щим выжидать, то есть купцам. То, что в бесконечной игре сходств и знаков принадлежало прорицателям, то же самое принадлежит купцам во всегда открытой игре обменов и денег. «Находясь внизу, мы с трудом открываем немногие из окру­жающих нас вещей, давая цену согласно нужде, испытывае­мой в каждом месте и в каждое время. Купцы же в этом деле являются искушенными людьми, и поэтому они превосходно знают цену вещам»2.