|
Преодолеть скепсис значит решительно осознать самое возможность культурных параллелей. Градация-чтение параллелей не в моменте их статической явленности, а в моменте перехода. И не просто перехода, а фигурности его; есть символические формы и есть их взаимодействие: если, скажем, обратиться к истории философии, то метод дифференцирования явит нам в ней бесконечное количество нюансов, оттенков, утонченностей, понять которые-вне градационного подхода-невозможно. Мало сказать о философе, что он-идеалист; идеализм, как мировоззрение, дал в истории философии множеством вариаций; идеалисты- Платон, Декарт, Кант, Фихте, Вл. Соловьев-в чем они отличны друг от друга? Разделение их на "субъективных" и "объективных" не всегда бывает достаточным; Кант и Фихте-субъективные идеалисты, тем не менее различие их несомненно в пределах этой же общей группы. Необходима, стало быть, более дифференцированная градация с учетом всей специфики явления. Идеализм может быть: 1. гностичен (Валентин), 2. логичен (Гегель), 3. волюнтаристичен (Шопенгауэр), 4. эмпиричен (ранний Беркли), 5. трансцендентален (Кант), 6. мистичен (Баадер), 7. оккультичен (Сен-Мартен). Более того: сама эта седмирица расщепляется в призме теизма (средневековые "universalia ante rem"), натурализма ("universalia in re") и интуитивизма ("universalia post rem"), в результате чего, скажем, Валентин оказывается гностическим идеалистом в аспекте теизма; в аспекте натурализма таков ранний Шеллинг; поздний Шеллинг выявляет себя таковым в аспекте интуитивизма. До 21 модуляции разнообразится историко-философская градация одного лишь "идеализма" [5]. Аналогичная картина встречает нас повсюду: банальнейшая ситуация быта и всемирно-исторические перевалы сотканы из неисчислимых нюансов, пренебрежение которыми грозит искажением лика явления до неузнаваемости, подобно тому, как пренебрежение пылинкой (это знают бактериологи) может оказаться роковым для многих жизней. Градация-ритм, движущееся целое, стиль. В конечном счете любой символ, на что бы он ни указывал в частности, является символом градации: она его предельная и, по существу, единственная метаморфема. Параллелизм культурных символов (=плюрализм), данный в дуальном расщеплении образа и идеи (=эйдолона и эйдоса), осмыслен, оправдан и возможен в "моносе" точки пересечения, наличествующей в самом параллелизме как "со" всех рядов. Так, множество знаний преломляется в фокусе со-знания, разнообразие фигур построяется законами конфигурации, текучая смена позиций вправлена в стилистику композиции. Не принципами эвклидовой геометрии и абсолютной механики Ньютона движим культурный космос; основания его вскрыты парадоксами неогеометрии и релятивистской механики, не-специальное прочтение которых выводит нас за рамки этих дисциплин и приближает к проблеме культуры. Пересечение культурных параллелей; неоднородность культурных пространств, отсутствие жесткого детерминизма- сим-воличность, как "со": со-единенность, со-вместность, со-причастность "всего во всем" - такова идея градации, ее "синопсис". Понятно, что рассматриваемые в свете этой идеи символические формы приобретают значимость, выходящую далеко за пределы собственного автономного функционирования, и фраза Эйнштейна о том, что Достоевский дает ему больше, чем Гаусс, получает неожиданно реальное; оправдание, более реальное, чем это могло показаться поначалу: здесь Достоевский становится "темой" не только литературоведа, но и физика, и в равной степени "тема" Эйнштейна настойчиво требует самого пристального внимания со стороны литературоведа. Градация явственно подчеркивает нам, что "темы" эти, разнящиеся по специальностям, суть "вариации" на этот раз уже одной, единой и первоположеннои "темы" и что специфика их не должна заслонять от нас их подлинно? назначение. Символичен роман Достоевского и символична теория относительности, но это суть символы в несоизмеримом смысле, пока мы рассматриваем их вне градации, как просто символы. Но "просто символа" не существует; символ-или слово, покрывающее неопределенность умственных и душевных состояний, и тогда он пуст, окончательно пуст, или же он способ видения мира, данный в иерархии многоразличных способов, но тогда мы должны говорить не о "просто символе", а о символах, несоизмеримость которых очевидна. Следует оговориться: речь идет о несоизмеримости символических форм: что общего между формулами Эйнштейна и бунтом Ивана Карамазова, если формулы эти замурованы в учебник физики, а бунт ограничен литературой (с попеременными прорывами в философию и психологию)? Но форма-эйдос; эйдос-вид; видов-бесконечное множество. Форма дома извне- с боку, с фасада, сверху-и изнутри являет нам множество видов, одного и того же дома, проявляющегося в каждом виде и не сводимого ни к одному. Вспомним Гёте: форма-стекло, преломляющее лучи природы Форма-сплошное "сквозь"; говоря- так, мы вовсе не принижаем ее значимость; напротив: форма должна быть совершенной [6], чтобы мы могли ясновидеть, а не щуриться в подслеповатых усилиях мысли. Но стоит нам принять ее априорность, как она моментально становится "тюком, отовсюду зашитым рогожей" и пропечатанным отметками на гносеологической таможне [7]. — 94 —
|