|
Природа символа. Проблема градации
Очерк этот без всяких сомнений может быть рассмотрен как беглая зарисовка бездонных и колоритнейших перспектив. По отношению к самому символу, во всей необходимой конкретности его жизненных проявлений, он находится в таком же положении, как карта Швейцарии по отношению к самой Швейцарии, если воспользоваться спенсеровским сравнением. Нам, поэтому, остается утешить себя "апологией" карты, нешуточностью ее и-в ряде случаев-незаменимостью. В остальном анализ природы символа может быть завершен нами в следующих обобщениях, которые должны иметь не только методологическое, но и специально-практическое значение. 1. Символ всегда диалектичен. Логика его-логика противоречия, и мыслим он, стало быть, как конкретный органический синтез изменчивости и постоянства, формы и содержания, тождественного и различного, одного и многого, подвижности и покоя, конечного и бесконечного. Указанные оппозиции суть ракурсы природы символа, открывающие ее с различных сторон. Но как бы мы ни подходили к символу, как бы ни различались меж собой "специальные" методы его рассмотрения, все они рисуют нам собственно одно и то же, распадающееся в проекции "специальностей" на множество характеристик и тем не менее сохраняющее свое единство в этом множестве. Можно заняться гносеологическими проблемами символа или особенностями его феноменологии, и можно углубиться в него с позиций эстетики или, скажем, математики; правильность путей, несмотря на их видимое расхождение, обеспечивает встречу в центральном пункте, ибо символ- не плоскость, где расхождение имеет стабильный и окончательный смысл, а пространственная фигура, или контрапункт, темы которого уносятся в разные стороны, расширяя звуковое пространство и как бы нарушая единство мелоса, и внезапно стремятся друг к другу, искривляя траекторию путей, дабы, слившись на мгновение в гармонической вертикали, вновь разлететься в легконогом "Capriccio" фантазии, слагающей фугу. При этом слышна в отдельности каждая тема, невычленимая из целого; для музыканта-исполнителя это-очевиднейший факт, ставящий его перед трудностями так называемого "голосоведения". Что такое "голосоведение"? Что оно есть технический термин, с этим согласны все. Есть ли оно вместе с тем и нечто большее, нетождественное себе, направленное к другому, указующее на другое? Не есть ли оно эмблема не только музыкального ex professo, но и иного смысла: некий намек, кивок, символ? Разумеется, формалист тотчас же отметит необязательность такого подхода; ведь этический "имплицит" его собственного подхода (причем, говорить следует именно об этике, ибо логически "имплицит" этот никак не эксплицируем и, стали быть, неформализуем) зиждется на благополучии принципа "хата с краю", что значит: "хата" эта равна себе и лишена "окон и дверей", как лейбницева монада ("предустановленная гармония", положенная Лейбницем в основание своего монадизма, при этом, конечно же, устраняется за "необязательностью" и "неформализуемостью" своей). Этический пафос диалектики иной: "тат твам ази"-"то есть ты"-лежит в ее основании. Диалектика ищет связи, единства, братства; не отрицая за каждым атомом его технический и самодостаточный смысл, она в то же время рассматривает его в связи со всеми остальными, так что в самой этой связи свершается прокол атома, образующий, так сказать, протонную систему, вокруг которой носятся электроны, как пустые объемы и продукты распада. Формализм занят явлениями распада, или, физически выражаясь, зарядами отрицательного электричества; диалектика обращена к протонному очагу атома, таящего огромные ресурсы тепла и энергии; не пустые скачки электронов интересуют ее, но соотношение и связь этих скачков с протонным центром. Вернемся к "голосоведению". Диалектически нам явлен здесь некий центр, музыкальная проекция которого и рождает эмблему, имеющую строго технический и профессиональный смысл для "специалиста". Диалектика-не специальность; она - специальность специальностей, ибо интересуют ее не технические проблемы специальностей, а проблема смысла их и оправдания с познавательной точки зрения (не узко прагматической). И вот, диалектик, обозревая ряд специальностей, видит и в них разительное проявление единства, тщательно замаскированного в различного рода эмблемах, ошибочно принимаемых за суть. Ошибка эта приводит к так называемому номинализму, или воцарению "словесных идолов", занавешивающих подлинное существо проблемы. Первейшая обязанность диалектика-в устранении этих шор; "сумерки идолов или как философствуют молотом"-так может быть сформулирована начальная процедура очищения ситуации. Ибо только мумифицированные формы мешают нам узревать за так называемыми "техническими терминами" реальный смысл эмблем; проблема "голосоведения" реальна не только для музыканта; на нее натыкаются и гносеолог, и химик, и математик, давая ей всякий раз соответствующие наименования и сводя ее, как правило, к этим наименованиям. Но суть не в наименовании; знание не сводится к терминологии; сведенное, оно распадается на ряд специальных дисциплин, очерченных строгими границами, вся строгость которых котируется фонетическим гипнозом условных словечек. "Когда... известный физик Роберт Оппенгеймер, выступая на собрании Американской психологической ассоциации, сказал, что науке известна физическая теория поля, но с термином "психологическое поле" он никакой идеи соединить не может, в зале раздались смех и аплодисменты. Касаясь аналогий в науке, Оппенгеймер сказал: "То, что сделали псевдоньютонианцы с социологией,-просто смехотворно. Это же относится к объяснению психических явлений в механических понятиях. Когда я слышу, как слово "поле" употребляется и в физике, и в психологии, я испытываю нервозность, которую полностью объяснить не могу" [1]. Здесь следует заметить: апелляция к нервозности-довольно неубедительный аргумент, которому не помогут даже "смех и аплодисменты". Она есть просто отказ от внятного понимания сути вопроса, и только непониманием полностью объяснима нервозность, удостаивающаяся аплодисментов. Разумеется, аналогии, которые имеет в виду Оппенгеймер, далека не всегда оправданы; в данном случае психологи наткнулись на феномен, поразительно схожий по структуре с понятием физического "поля"; это реальное событие вызвало ответную реакцию номинализма с его акустическими аргументами: "когда я слышу... я испытываю нервозность". Но если физик испытывает нервозность, слыша термин "психическое поле", то какие же потрясения придется выдержать бедному землепашцу, услышавшему термин "физическое поле"! Следовало бы понять, что суть вовсе же не в условном термине "поле", а в тех реальных явлениях, которые термин этот обозначает, и что сводить реальность к термину- нелепо, настолько же нелепо, как, глядя на свое зеркальное отражение, водить расческой по зеркалу, тщетно тщась причесаться. И подобно тому, как "не вы являетесь отражением, а отражение есть вы" (как гласит древняя восточная притча), так и не реальность является термином, а термин есть реальность, т. е. не реальность терминологична, а термин реален; номинальный, он присваивает себе всю реальность. Суть номинализма-не в отрицании реальности вообще, а в отрицании ее помимо и вне себя, где она есть пустозвучие. — 89 —
|