Письмо и различие

ны блуждания и мираж, тогда «Книга вопросов» — сразу и нескон­чаемая песнь отсутствия, и книга о книге. Отсутствие пытается про­извести в книге самое себя и, проговариваясь, теряется; оно знает, что теряется и утеряно, и в этой степени остается нерушимым и не­доступным. К нему подступиться — его упустить; его показать — его утаить; его признать — солгать. «Главная наша забота — Нич­то, говорил Реб Идар», а Ничто — как и Бытие — может только мол­чать и скрываться.

Отсутствие. В первую очередь — отсутствие места. «Сара: Речь упраздняет расстояние, изгоняет из места надежду. Мы ли ее излага­ем, или же это она нас лепит?» «Отсутствие места» — название одно­го из стихотворений, собранных в книге «Я возвел себе обитель». На­чинается оно так: «Пустырь, страница одержимая...» И «Книга воп­росов» решительно придерживается пустыря, заброшенной вне места территории между городом и пустыней, где корням одинаково отка­зано или они равно бесплодны. Ничто не расцветает в песках или меж плит мостовой, разве что слова. Город и пустыня, каковые и не земли, и не ландшафты, и не сады, осаждают поэзию Жабе и обеспечивают его крикам неизбежно бесконечное эхо. Сразу и город, и пустыня, то есть Каир, из которого к нам и пришел Жабе, — и он тоже, как извес­тно, вышел из Египта. Обитель, которую возвел себе поэт со своими «украденными у ангела кинжалами», — невесомый шатер, сделанный из слов в пустыне, где кочующий еврей застигнут бесконечностью и буквой. Разбит разбитым Законом. Разделен в себе — (греческий язык мог бы наверняка многое нам рассказать о странном соотношении закона, блуждания и нетождественности самому себе, об общем кор­не — ?????? — разделения, -номии и номадизма). Поэт письма только и может, что обречь себя на «несчастье», накликанное на него — или ему обещанное — Ницше, накликанное на него, «прячущего в себе пустыни». Поэт — или еврей — оберегает пустыню, а та оберегает его речь, которая лишь в пустыне и может говорить; оберегает его пись­мо, которое может бороздить лишь пустыню. Иначе говоря, изобре­тает в одиночку необнаружимую и непредписуемую дорогу, которую никакая картезианская раскладка не сможет обеспечить для нас пря­молинейностью и выходом. «Где дорога? Дорогу всегда нужно найти. Белый лист полон дорог... Проделаем ту же дорогу десять, сто раз...» Того не зная, письмо сразу и набрасывает, и выведывает в пустыне незримый лабиринт, город в песке. «Проделаем ту же дорогу десять, сто раз... И у всех этих дорог свои собственные дороги. — Иначе они бы не были дорогами». Всю первую часть «Книги вопросов» можно читать как размышление о дороге и букве. «К полудню он вновь ока­зался лицом к бесконечности, к белой странице. Исчезли всякие следы шагов, их тропка. Погребены». И вновь этот переход от пустыни к го-