Письмо и различие

вергать смерть как повторение означает утверждать ее как безвозв­ратную трату в настоящем. И наоборот. Такова схема, подстерегаю­щая ницшевское повторение утверждения. Чистая трата, абсолютная щедрость, подносящая смерти единичность настоящего, чтобы про­явить настоящее как таковое, уже захотела сохранить присутствие настоящего, уже открыла книгу и память, мысль о бытии как память. Не хотеть сохранить настоящее означает хотеть сберечь то, что со­ставляет его незаменимое и смертельное присутствие, то в нем, что не повторяется. Наслаждаться чистым различением. Такова, по-видимо­му, сведенная к своему обескровленному чертежу матрица истории осмысляющего себя со времен Гегеля мышления.

Возможность театра есть обязательный фокус этого мышления, рефлектирующего трагедию в качестве повторения. Нигде угроза по­вторения не организована настолько хорошо, как в театре. Нигде мы не находимся так близко к сцене как источнику повторения, так близ­ко к первобытному повторению, которое надлежало бы вытравить — отлепляя его от самого себя как от своего двойника. Не в том смысле, в каком Арто говорил о «Театре и его двойнике»*, а обозначая таким образом ту складку, то внутреннее сдваивание, которое похищает у театра, у жизни и т. д. простое присутствие его настоящего действия в неодолимом движении повторения. «Один раз» есть загадка того, что не имеет никакого смысла, никакого присутствия, никакой читаемос­ти. И для Арто праздник жестокости должен был бы иметь место толь­ко один раз: «Оставим педантам критику текстов, эстетам — критику форм и признаем, что уже сказанное не должно больше говориться; что никакое выражение не ценится дважды, не живет дважды; что вся­кое произнесенное слово мертво, оно действует лишь в момент своего произнесения; что использованная форма больше не пригодна и при­зывает лишь найти для замены себе другую и что театр есть единствен­ное на свете место, где сделанный жест вторично не возобновляется» (IV, р. 91). Такова, в самом деле, видимость: театральное представле­ние конечно, оно не оставляет за собой, за своей актуальностью, ни­каких следов, никакого объекта, который можно было бы унести. Оно не книга и не произведение, а некая энергия, и в этом смысле оно — единственное искусство жизни. «Театр учит именно бесполезности действия, которое, раз совершившись, не должно больше совершать­ся, и высшей полезности неиспользованного действием состояния,