Письмо и различие

Теперь мы, возможно, и можем задаться вопросом — не при каких условиях тот или иной современный театр может оказаться верным Арто, а в каких случаях он наверняка проявляет по отношению к нему неверность. Какие для неверности возможны темы — даже у тех, кто апеллирует к Арто известным нам воинственным и шумным образом? Ограничимся тем, что эти темы просто назовем. Итак, вне всякого сомнения театру жестокости чуждо следующее.

1. Всякий несвященный театр.

2. Всякий театр, привилегирующий речь или, точнее глагол, вся­кий театр слов, даже если эта привилегия становится привилегией са­моразрушающейся речи, обращающейся в жест или отчаянное пере­жевывание одного и того же, в негативное отношение речи к самой себе, театральный нигилизм, то, что еще называют театром абсурда. Подобный театр не только был бы поглощен речью и не нарушил бы функционирования классической сцены, но и не был бы утверждени­ем в том смысле, в каком понимал его Арто (и, несомненно, Ницше).

3. Всякий абстрактный театр, исключающий нечто из целостнос­ти искусства, а значит, и из жизни и ее ресурсов обозначения: танец, музыку, объем, пластическую глубину, образ звучный, зримый, фони­ческий и т. д. Абстрактный театр есть театр, в котором не исчерпыва­ется до конца целостность смысла или чувств. Наверное, было бы не­справедливо заключить отсюда, что достаточно собрать вместе или поставить рядом все возможные искусства — и получится некий цело­стный театр, обращенный к «целостному человеку» (IV, р. 147)*. Нич­то так не далеко от него, как эта целостность бессвязного набора, как это чисто внешнее и искусственное ему подражание. И наоборот, иное очевидное истощение сценических средств порой более строго следу­ет намеченным Арто маршрутом. Если предположить (мы в это не верим), что есть смысл говорить о верности Арто — о верности чему-то вроде его «послания» (уже это понятие его предает), — тогда и стро­гая, и тщательная, и терпеливая, и неумолимая трезвость в работе раз­рушения, экономная острота ума, целящая в главные части все еще весьма прочного механизма, куда насущнее сегодня, нежели всеобщая мобилизация художников и художеств, нежели беспорядочная или им­провизированная суета под насмешливым и самоуверенным полицей­ским оком.