|
5. Всякий неполитический театр. Мы сказали, что праздник должен быть политическим действием, а не более или менее красноречивой, педагогической и поднадзорной передачей какой-либо концепции или политико-морального мировоззрения. Если продумать — чего мы не можем здесь сделать — политический смысл такого действия и праздника, образ общества, привлекающий здесь к себе желание Арто, то следовало бы упомянуть — чтобы отметить наибольшее различие при наибольшей близости — о том, что и Руссо объединяет критику классического зрелища, недоверие по отношению к артикуляции в языке, идеал подменяющего представление общественного праздника и [309] известную модель совершенным образом самоприсутствующего в виде небольших общин общества, что делает обращение к представлению в решающие моменты общественной жизни бесполезным и пагубным. Обращение к представлению, к заместительству, к делегированию — как политическому, так и театральному. Продемонстрировать это можно было бы весьма четко: именно представляющее вообще — что бы оно ни представляло — подозревает Руссо как в «Общественном договоре», так и в «Письме к Д'Аламберу», где он предлагает заменить театральные представления общественными праздниками — без показа и зрелища, где было бы «нечего смотреть», в которых зрители сами становились бы актерами: «Но чем тогда будут объекты этих зрелищ? Ничем, если угодно... Воткните посреди площади какой-нибудь увенчанный цветами шест, соберите к нему народ и вы получите праздник. Сделайте еще лучше: пускай зрители будут зрелищем — превратите их самих в актеров». 6. Всякий идеологический театр, всякий культурный театр, всякий театр сообщения, интерпретации (разумеется, в расхожем, а не ницшевском, смысле), стремящийся передать некое содержание, донести послание (какой бы ни была его природа: политической, религиозной, психологической, метафизической и т. д.), дающий прочесть слушателям* смысл того или иного дискурса, не исчерпывающийся всецело действием и настоящим временем сцены, не сливающийся с нею, который можно повторить и без нее. Здесь мы соприкасаемся с тем, что, как кажется, является глубинной сущностью проекта Арто, его историко-метафизическим решением. Арто хотел устранить повторение вообще. Повторение было для него злом, и все прочтение его текстов можно было бы, несомненно, организовать вокруг этого центра. Повторение отделяет от самих себя силу, присутствие, жизнь. Это отделение есть экономный и расчетливый жест того, что откладывает себя, чтобы себя сохранить, что припасает на потом трату и уступает страху. Эта сила повторения управляла всем тем, что Арто хотел уничтожить, и у нее несколько имен: Бог, Бытие, Диалектика. Бог есть веч- — 291 —
|