Письмо и различие

заставлять меня творить глупости, и я не перестал отмежевываться от духа начинания, духа христианского...» (сентябрь 1945). Трагическое есть не невозможность, а необходимость повторения.

Арто знал, что театр жестокости начинается и завершается не в чистоте простого присутствия, а уже в представлении, во «второй фазе Творения», в конфликте сил, который не мог быть конфликтом про­стого истока. Несомненно, здесь может начать вершиться жестокость, но она должна также, тем самым, дать себя почать. Исток всегда по­чат. Такова алхимия театра: «Возможно, прежде чем двигаться даль­ше, нас попросят определить, что мы понимаем под типическим и пер­вобытным театром. И мы окажемся в самом центре проблемы. Дей­ствительно, если ставится вопрос об истоках и смысле существования (или о первичной необходимости) театра, то обнаруживается, с одной стороны, — метафизически — материализация или, точнее, переведе­ние во внешний план своего рода сущностной драмы, которая содер­жит одновременно множественным и единичным образом сущност­ные принципы всякой драмы, уже сориентированные и подразделен­ные — не настолько, чтобы утратить свой характер принципов, но достаточно, чтобы содержать способом веским и активным, то есть полным выбросов, бесконечные перспективы конфликтов. Философ­ски анализировать подобную драму невозможно — лишь поэтичес­ки... И эта сущностная драма — что прекрасно чувствуется — суще­ствует, и она подобна чему-то еще более утонченному, нежели само Творение, что следует, наверное, представить себе в качестве резуль­тата единой — и бесконфликтной — Воли. Следует полагать, что сущ­ностная драма, лежавшая в основе всех Великих Мистерий, сочетает­ся со второй фазой Творения, фазой сложности и Двойника, фазой материи и уплотнения идеи. Похоже, что там, где царит простота и порядок, не может быть ни театра, ни драмы, а подлинный театр рож­дается, как, впрочем, и поэзия, но иными путями, из самоорганизую­щейся анархии...» (IV, р. 60—61—62).