Феноменологическое познание. Пропедевтика и критика

«Как!—невольно вырывается из вашей груди смя­тенный протест. — Вы шутите тут и предаетесь беспо-лезнепшему досугу, когда там над вами и из-за вас ло­мают головы, сходят с ума, силясь вас постичь!» И не успеваете вы выдохнуть этот упрек, как ощущает?, обндчейший щелчок по лбу, сопровождаемый нечело­вечески пронзительным смехом. «Ты прав,—как бы раздается вам в ответ. —Но, видишь ли, дело не в том, прав ты или нет, а в том, что лоб твой—самое подхо­дящее место для хорошего щелчка». Право, после та­кого ответа вам самое время покинуть этот сумасшед­ший карнавал, тем более, что вас сюда никто не звал и, следовательно, не задерживает. Вернитесь обратно ь свой прежний стабильный мир, где ваш перетружен­ный и намазоленный мыслями лоб вновь займет подо­бающий ему статус и будет самым неподходящим мес­том для щелчка. И заодно отомстите за возмутитель-кейший щелчок, заработанный здесь, полнейшей позна­вательной дискредитацией этого мира и зачислением его в путаный штат только «эстетического наслажде­ния». Вам поверят многие.

Или—пересильте обиду и повремените с мгнове­ние. Вы же—исследователь, и не вам прерывать опыт из-за личных неудобств. К тому же вы ведь уже убе­дились, что в этом странном мире царит каприз, но каприз есть каприз, или сплошная непредсказуемость, и как знать, не сулит ли он вам непредсказуемые сюр­призы.

157

Ведь, право же, как логик, должны были бы вы знать, что нет ничего без достаточных на то оснований. И, "тало быть, полученный щелчок мог же ведь быть вполне основательным. Спросите же, отчего вас им на­градили. И если каприз соизволит ответить, вам ска­жут, быть может, балансируя на волоске, отделяющем шутку от серьезности: «Щелчок—лучшее средство для лба, ставшего лобным местом мысли. А то, что там над нами и из-за нас ломают головы, это, между про­чем, и есть одна из причин нашего веселья». После та­кого ответа вам, коль скоро уж вы решились побыть еще здесь, остается одно: не ломать себе голову и включиться в царящую атмосферу. Все протесты и упреки, весь тяжелейший багаж способностей, навыков к представлений, устоявшихся точек зрения, высижен­ных мыслей и чувств отдаете вы за право на одну лишь шутку в этом удивительном мире непостижимости и озорства.

И лишь тогда вам открывается изнанка этого ми­ра; вы понимаете, что разгруженность от всего возмож­на здесь только как разгруженность для всего. Стран­ный, до непонятности странный мир, где право на по-!;Е1ыание заслуживается шуткой над всяким понима-' нкем, где за ясной, кристально-чистой, опрозрачнен-нои глубиной проглядывается головокружительная бездна мрака, мир, где голове собственно и нечего де­лать, кроме как кружиться, и именно в этом кружении обретать подлинное свое призвание, странный, до зловещего странный мир. В нем ничего серьезного, но он—питательное лоно всякой настоящей серьезности, желающей быть пониманием, а не маской ученого ско­морошества.