Голос и феномен

[114]

му, то никакого абсолютно внутреннего уже не может быть, ибо само «внешнее» проникло в то движение, посредством которого возникает внутреннее непространственного, ко­торое называется «временем», которое конституируется, «представляется». Пространство находится «во» времени, оно является самой чисто временной жизнью, оно является своим внешним как самоотношение времени. Внешность пространства, внешность как пространство не овладевает временем, она, скорее, открывается как чисто «внешнее» «внутри» движения темпорализации. Если мы сейчас по­вторим, что чистая внутренность фонического самоотно­шения подразумевает чисто темпоральную природу «вы­разительного» процесса, то мы увидим, что тема чистой внутренности речи или «слушания своей речи» в корне опровергается самим «временем». Выход «в мир» также из­начально предполагается в движении темпорализации. «Время» не может быть «абсолютной субъективностью» именно потому, что оно не может пониматься на основа­нии настоящего и самоприсутствия настоящего бытия. Подобно всему тому, что мыслилось в этом направлении, и тому, что исключается самой строгой трансценденталь­ной редукцией, «мир» изначально подразумевался в движе­нии темпорализации. Как отношение между внутренним и внешним вообще, существующим и несуществующим во­обще, конституирующим и конституируемым вообще, темпорализация является сразу и властью и границей феноме­нологической редукции. Слушание своей речи — это не внутренность внутреннего, которая затворяется в и на себе, это непреодолимая открытость во внутреннем, это глаз и мир внутри речи. Феноменологическая редукция это сцена, театральные подмостки.

К тому же, точно так же, как выражение не присоеди­няется, подобно «слою»57, к присутствию предвыразитель-

[115]

ного смысла, так и на внутреннюю сторону выражения не оказывает случайного воздействия внешняя сторона ука­зания. Их переплетение (Verflechtung) изначально, оно не является случайным соединением, которое могло бы быть уничтожено методическим вниманием и терпеливой редук­цией. Анализ, как он есть в своей необходимости, в этой точке сталкивается с абсолютной границей. Если указа­ние не присоединяется к выражению, которое не присое­диняется к смыслу, то относительно них мы, тем не менее, можем говорить об изначальном «дополнении»: их соеди­нение позволяет пополнить недостаток, оно позволяет ком­пенсировать изначальное несамоприсутствие. И если ука­зание — например, письмо в повседневном смысле — с необходимостью должно присоединяться к речи, чтобы за­вершить конституцию идеального объекта, то это пото­му, что «присутствие» смысла и речь уже с самого начала нуждаются друг в друге.