Голос и феномен

Без таких различий никакая чистая логическая грам­матика не была бы возможна. Возможность теории чис­тых форм суждений, которая поддерживает всю струк­туру Формальной и трансцендентальной логики, была бы заблокирована. Мы знаем, что чистая логическая грамма­тика полностью зависит от различия между Widersinnigkeit и Sinnlosigkeit. Если выражение подчиняется определенным правилам, то оно может быть widersinnig (противоречи­вым, ложным, абсурдным в соответствии с определенным

58 То есть согласно Гуссерлю. Вне всяких сомнений, это более ис­тинно относительно современных теорий, которые он опровергает, чем относительно неких средневековых опытов, на которые он едва ссыла­ется. Единственным исключением является краткая аллюзия на Grammatica speculativa Томаса Эрфурта в Формальной и трансцендентальной логике.

[121]

видом абсурдности), не переставая обладать интеллиги­бельным смыслом, который позволяет нормальной речи осуществляться, не становясь при этом бессмысличностью ( Unsinn). Оно не может иметь никакого возможного объек­та по причинам эмпирическим (золотые горы) или апри­орным (квадратный круг), не переставая иметь интелли­гибельный смысл, не становясь sinnlos. Отсутствие объек­та (Gegenstandslosigkeit) не есть, следовательно, отсутствие значения (Bedeutungslosigkeit). Поэтому чистая логическая грамматика исключает из нормального дискурса только бессмыслицу в смысле Unsinn («абракадабра», «зеленый, это где»). Если мы оказались неспособными понять, что значит «квадратный круг» или «золотые горы», то как мы придем к заключению об отсутствии возможного объек­та для таких выражений? С помощью того малого коли­чества понимания, которое отрицается нами в Unsinn, в неграмматичности бессмыслицы.

Следуя логике и необходимости этих различий, мы могли бы соблазниться утверждением не только того, что значение не предполагает интуицию объекта, но что оно по существу ее исключает. То, что изначально структур­но действует на значение, это Gegenstandslosigkeit, отсут­ствие какого-либо объекта, данного в интуиции. В пол­ном присутствии, которое приводит к полноте цель значе­ния, интуиция и интенция сплавляются, «формируя тесно пригнанное единство (eine innig verschmolzene Einheit) из­начального характера»59. То есть язык, который говорит в присутствии своего объекта, стирает свою собственную изначальность или уносит ее из виду; структура, свой­ственная исключительно языку, которая позволяет ему функционировать исключительно посредством самого себя, когда его интенция отрывается от интуиции, посте-