Подобно волне землетрясения, по всей вселенской Церкви, от Юга и до Севера, от Востока и до Запада, прошло негодование, когда несколько легкомысленных и подпорченных рационализмом монахов дерзнули посягнуть на тот нерв Церкви, в который сходятся все прочие нервы,—на тот догмат, в отрицании которого содержится отрицание всех догматов,—на ту святыню, которая лежит в основе всех святынь церковных. Если бы ничего не было еще, кроме этой волны 1912-го года, то и ее одной было бы слишком достаточно, чтобы, как картонные домики, сбросить построения хулителей Церкви, говорящих о ее мертвенности, о ее казенности, о ее застое, о ее параличности. Церковь слишком велика, чтобы трогаться из-за пустяков. Неподвижность ее—неподвижность величия, а не смерти. Но когда покушение на нее задевает ее за живое—она являет свою мощь, она содрогается. Так содрогнулась она и ныне, когда со всех концов,—из глухих провинциальных монастырей и из столиц,—у полуграмотных подвижников и у образованных деятелей вырвался из груди общий крик негодования и возгорелось дружное желание вступиться за дражайшее достояние верующего сердца. Отступники Церкви требовали знамения—да умолкнут: вот оно! Но где центр этой волны?—Да где же, как не в исконной твердыне православия? Іде же, как не в том историческо-беспри-мерном и неподражаемом государстве монахов, которое живет наперекор законам земных государств. На Афоне не пахнет ни дымным, ни бездымным порохом, и провинившиеся граждане его наказуются не тюрьмами, а лишением сладкого дыма духовного отечества. Но этим мистическим облаком—этим священным покровом Пречистой Девы—искони веков приосеня-ется он, как действующий кратер, и на протяжении всей истории человечества, от времени до времени, бурно напоминает дольним о горнем.—Холодно в культурном море. Непроницаемая каменная кора рационализма затягивает огненный океан благодати всюду. Но вечно кипит в Уделе Пресвятой и Пречистой Матери Божией та и опаляющая и согревающая лава, без которой замерзло бы человечество. Таким-то духовным извержением, в ряду других, явился 1912-й год. Прозвание же ему,— если позволительно предвосхитить историю, которая лишь имеет быть написанной в будущем,—прозвание ему: «Год афонских споров об Имени Иисусове». 1 Услышав это соблазнительное слово, читатель, вероятно, поспешит осудить и книгу, ныне издаваемую, и Редакцию, ее издающую. «Новое старообрядчество!»; «Невежество»; «Монашеское изуверство!»; «Не училась в семинарии!»; «Смешивают!»; «Не понимают!»; «Путают» и т. п.—вот образчики тех суждений, которые приходится слышать от большинства интел-лигентствующих. А большинство это знает из всего этого движения только то, что где-то на Афоне перессорились или даже,— по другому варианту,— передрались какие-то невежественные монахи и изгнали почтенного игумена за обличение их сумасбродных взглядов на Имя Иисусово. И действительно, знать много более того об этих спорах доселе было трудно: со стороны противников «достопоклоняемости» Имени Иисусова, прозванных «и м е б о ? ц а м и», во всей истории этих споров, кроме рационалистического душевного склада, легкомысленной ругани и клеветнических наветов, доселе ничего показано не было; защитникам же Божественности Имени Иисусова, или так называемым «имепоклонникам», или «имеславцам», приходилось молчать, ибо уста их были заграждены стараниями их противников... — 248 —
|