Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 1

1

правильно ли мы это видели и правильно ли об этом судили; изумление же есть постоянно возвращающееся удивление, не­смотря на то, что это сомнение уже исчезло. Следовательно, последнее есть вполне естественное действие той замеченной целесообразности в сущности вещей (как явлений), которую нельзя порицать постольку, поскольку соединение этой формы чувственного созерцания (которое называется пространством) с способностью понятий (с рассудком) не только необъяснимо для нас в том, почему оно именно таково, а не какое-либо другое, но кроме того для души оно есть нечто расширяющее ее сферу, ибо оно как бы дает ей предчувствовать нечто, лежащее вне этих чувственных представлений, в чем может находиться, хотя и неизвестная для нас, последняя основа этого соответст­вия. Хотя для нас и не нужно знать эту основу, если дело идет только о формальной целесообразности наших представлений а ргіогі, но все-таки уже возможность усматривать ее внушает нам вместе с тем и удивление к тому предмету, который нас к этому побуждает» 37.

Эта целесообразность вещей есть, поскольку оценивается субъективно, красота, но она—и более чем красота, ибо подлежит оценке объективной и тогда оказывается от­носительным совершенством вещи. Итак, относи­тельное совершенство вещи, переживаемое как ее красота, слу­жит источником удивления.

Таково учение об удивлении некоторых философов. Ограни­чиваемся сказанным: его достаточно для доказательства, что удивление на протяжении веков рассматривалось как семя и ко­рень философии, и скажем о другом.

XV. Изумляющийся апостол Фома—символическая фигу­ра философии. Ложно представление о нем, как о скептике, ибо в основе его духовного склада лежит отнюдь не маловерие, а удивление, пораженный которым, всякое дело он доводит до его наиболее глубоких корней. Фома вопрошает не ради ослабления или отвержения, но ради вящего укрепления. Его преданность Истине высказалась в его словах другим ученикаі?і Христовым—«идем и мы, да умрем с Ним» (Иоан. 11, 16), сказанных на объяснение Господа, что Лазарь умер: «И радуюся вас ради, яко не бех тамо: но идем к нему» (Иоан. 11, 14—15). Фома понял, что предстоит укрепление их веры,—и он готов не только идти к четырехдневному Лазарю, ради этого укрепле­ния, но и сам умереть вместе с Лазарем, лишь бы получить крепость веры: иными словами, он готов и сам умереть, лишь бы быть воскрешенным, т. е. перстом осязать реальность вос­крешающей духовной силы. Это—не расслабленный скепти­цизм, а великий эрос к высшей реальности, и потому—ис­пытание ее. То же его свойство проявилось и тогда, когда