Сочинения в четырех томах. Том 2

Маска 163* выдохлась, и в ее труп вселились чуждые, уже непричастные религии силы. Прикосновение к мас­ке стало оскверняющим; отсюда — строгие церковные запреты против личин и ряжения. Но духовная сущность явлений культуры и тем более Культа не умирает, она преобразовывается, она ведет к новым образам культур­ного творчества и являет себя сквозь них часто совер­шеннее и чище прежнего. И в данном случае священная суть маски не только не погибла с разложением ее прежнего образа, но, отделившись от его трупа, создала себе художественное тело. Это — икона. Культурно-исторически икона именно унаследовала задачу ритуаль­ной маски, возведя эту задачу — являть упокоившийся в вечности и обожествленный дух усопшего — на высо­чайшую ступень. И, унаследовав эту задачу, икона вме­сте с нею восприняла характерные особенности техники изготовления священной маски и родственных ей куль­турных явлений, а потому и своеобразия тысячелетиями вызревавших здесь художественных приемов.

Исторически наиболее тесная связь иконы — с Егип­том, и здесь именно зачинается икона, как здесь же воз­никают основные иконописные формы. Разумеется, этот сложнейший вопрос об историческом происхождении иконописи, в которую влились лучшие достижения ху­дожества всего мира, так изложенный — есть только схема; но в краткой формуле такая схема была бы наи­более правильной. Следовательно, именно египетская маска — внутренний расписной саркофаг из дерева Древнего Египта — этот футляр на мумию, сам имею­щий вид спеленутого тела с открытым лицом, есть пер­вый родоначальник иконописи, а также роспись самой мумии, спеленутой проклеенными свивальниками, по которым наводился гипс. Вот древнейшая паволока и левкас, по которому далее шла роспись водяной крас­кой. Состав склеивающего вещества мне неизвестен, но если бы оно оказалось яйцом, то это не только объяснило бы иконописную традицию, возникновение которой из утилитарных соображений объяснить было бы нелегко, но и глубоко входило бы в теургическую символику еги­петского искусства, ибо в духе этой религии телесного

1

воскресения было бы вполне естественно покрывать усопшего яйцом — исконным символом воскресения и вечной жизни.

Понятно, что при росписи мумии или саркофага не нужно и не должно было наводить тени как по при­чине художественной — поскольку мумия или саркофаг и без того были телесными, вещами,— так и по причине символической, ибо умерший входил в царство света и делался образом бога («Я — Озирис» 164* — такова свя­щенная формула вечной жизни, надписываемая от лица усопшего), и, следовательно, ему не должно было при­писывать никакого ущерба, слабости, затемнения. Почив­ший, приняв в себя бога, хотя и сохраняя свою индиви­дуальность, сделался образом божиим, идеальным обли­ком своей собственной человечности, идеи самого себя, своей собственной духовной сущности. И задачей му-мийной росписи было представить именно эту идеаль­ную сущность усопшего, который стал отныне богом и предметом культового почитания.