Сочинения в четырех томах. Том 2

1

века. Эти образы насквозь конкретны, и говорить о слу­чайности некоторых частей их — значит совершенно не считаться с природою символического. Ведь если уж признать случайным тот или другой род подробно­стей, то не будет никаких оснований не сделать того же и в отношении подробностей других родов, подобно тому как в упомянутом выше рассуждении о воскресших те­лах.

— Но неужели ни в одной иконе на самом деле ни­когда не бывает ничего случайного?

— Я этого не говорил. Напротив, очень часто и многое бывает случайным. Но случайным может ока­заться и даже преимущественно оказывается не второ­степенное и низкое — «волос» 116*, по Платону, как тебе хочется сказать (будем договаривать до конца), а как раз первостепенное и важное, например не одежда, а лицо и даже глаза. Однако случайное в иконах происходит только случайно, исторически случайно, по неумелости, невежеству или самочинию иконописца, дерзнувшего отступить от иконного предания и, следовательно, в ду­ховную символику внесшего «мудрование плоти»11'*. Случайное в иконе не есть случайное иконы, а — ее списателя и ее повторения. И, понятное дело, чем ответ­ственнее некоторая часть иконного изображения и, зна­чит, чем требует больше проникновенности, тем больше возможности войти в икону искажениям,— случайным линиям и метафизически не оправданным красочным пятнам, которые в отношении духовной сути иконы то же, что брызги грязи от проехавшего экипажа на оконном стекле, т. е. попросту мешают видеть даль и не допускают в комнату свет. Как бы ни тешили взор такие искажения иконы, они не более чем грязные пятна; но может их скопиться, наконец, столько, что духовная суть иконы станет невидимою. Однако отсюда не следует, чтобы тот или другой род подробностей не по испол­нению своему, «по письму», а сам по себе, как таковой, как недоступный, был бы случайным, не выражающим ничего духовного.

— А одежда?

— Одежда? Только Розанов где-то уверяет, будто в будущем веке все будут нагими, и, чтобы сделать жест вражды против Церкви и самой идеи воскресения, неожи­данно обнаруживает приступ стыдливости, во имя кото­рой отрицает догмат Воскресения118* Но, как тебе из­вестно, Церковь учит как раз наоборот, и апостол Павел только выражает опасение, как бы те из нас, чьи

1

дела выгорят в очистительном огне, не оказались нагими ([1 Кор. 3, 13])119* Если Розанов имеет основание ду­мать, что его личные одежды так горючи, то это уж его дело позаботиться о чем-нибудь более прочном, но ни­как не причина возмущаться якобы «всемирным оголе­нием». Ну, а на иконах изображаются те, чьи дела заве­домо сохранятся невредимыми в огне испытания, только убелившись и украсившись от последних следов земных случайностей. Такие наверное не окажутся нагими. Вы­ражаясь несколько цветисто, но наиболее точно, можно назвать их одежду тканью из их подвигов; это не мета­фора, а выражение той мысли, что духовным подвигом святые развили у своего тела новые ткани светоносных органов как ближайшую к телу область духовных энер­гий и в наглядном восприятии это расширение тела символизируется одеждой. «Плоть и кровь Царствия Бо­жия не наследят» 120*, а одежда — наследит. Одежда — часть тела. В обычной жизни это — внешнее продолже­ние тела, аналогичное волосяному покрову животных и птичьему оперению; она приложена к телу полумеха­нически,— я говорю «полу», потому что между одеждой и телом есть отношения более тесные, нежели только соприкосновение: пронизанная более тонкими слоями телесной организации, одежда отчасти врастает в орга­низм. В порядке же зрительно-художественном одежда есть явление тела и собою, своими линиями и по­верхностями, строение тела она проявляет. Следователь­но, понятно, что коль скоро за телом признана способ­ность конкретно являть метафизику человеческого существа,— в этой способности нельзя отказать одежде, которая, как рупор, направляет и усиливает слова свиде­тельства, произносимые о своей идее — телом. Обна­женная фигура не то что непристойна или некрасива, а была бы метафизически менее внятной, в ней труднее было бы прозреть суть просветленной человечности. Но, повторяю, это не ввиду соображений порядка мо­рального, бытового или еще какого-нибудь, а по существу художественного дела, т. е. в силу зрительно-художест­венной символичности иконы. И потому, на одежде в чрезвычайной мере отражается духовный стиль време­ни *21\ Возьми, например, складки.