Сочинения в четырех томах. Том 2

— Почти так; но «почти так» в таких вопросах рав­носильно «совсем не так». Задача иконописи — удержать золото в должном расстоянии от красок и проявлением в полной мере его металлического блеска заострить не­сравнимость золота и краски до окончательной убеди­тельности. Удачная икона достигает этого; в ее золоте нет ни следа мути, вещественности, грязноватости. Это золото есть чистый беспримесный свет, и его никак не поставишь в ряд красок, которые воспринимаются как отражающие свет: краски и золото зрительно оцени­ваются принадлежащими к разным сферам бытия.

Золото не имеет цвета, хотя и имеет тон. Оно отвле­ченно, оно в каком-то смысле аналогично гравюрному штриху, но полярно сопряжено с ним. Белый штрих в гравюре есть именно белый, он не отвлечен и ста­вится в ряд других цветов; поэтому в нем нельзя усматри­вать позитива, соответствующего действительно абстракт­ному негативу — штриху черному. Позитив последнего есть золотая ассистка — чистый свет в противополож­ность простому отсутствию такового — сети гравюрных штрихов. И то и другое абстрактно, т. е. нечувственно, вполне очищено от психологизма и, следовательно, от­носится к сфере разума. Но при глубочайшем соответст­вии двух штриховых сеток — черно-гравюрной и золото-иконной их разделяет та пропасть, что лежит между

1

«нет» и «да»: золотой штрих есть присутствие реально­сти, а гравюрный — отсутствие ее.

— Однако, какою же реальностью, т. е. не самостоя­тельною, а изобразительною реальностью, может быть ассистка, коль скоро золото (а это ты признаешь) ничему не соответствует?

— Но я вовсе не говорил, будто золото ничему не соответствует. Ведь речь шла, как помнишь, о несо­измеримости золота и красок; следовательно, область не соответствующего золоту ограничивается как раз тем, что соответствует краске. А то, что не соответствовало бы краске,— ему необходимо, очевидно, искать в себе иного, нежели цвет, средства изобразительности. Если миропонимание натуралистично и все содержание опыта признается однородным, чувственным, то тогда раздвое­ние средств изобразительности осуждается и отвергается как вопиющая неправда: если мир есть только мир ви­димый, то и средство изобразительности для него должно быть единообразным в себе и тоже чувственным. Такова западная живопись, существенно исключающая из себя, из своего опыта сверхчувственное,— и потому не только исключающая золото как средство изобразительности, но и содрогающаяся от него, потому что золото разру­шает единство духовного стиля картины. Когда же оно все-таки вводится,— то грубо-вещественно, как имита­ция металлу в натуре, и тогда уподобляется наклейкам из обрывков газеты, фотографических карточек или на­бивке сардиночных коробок на живописных произведе­ниях левых течений недавнего прошлого. В таких случаях золото не может рассматриваться как средство изобрази­тельности и является в составе картины просто вещью в её натуральности.