Сочинения в четырех томах. Том 2

То, что сказано о сне, должно быть повторено с не­большими изменениями о всяком переходе из сферы в сферу. Так, в художественном творчестве душа востор­гается из дольнего мира и всходит в мир горний. Там, без образов она питается созерцанием сущности горнего мира, осязает вечные ноумены вещей и, напитавшись, обремененная ведением, нисходит вновь в мир доль­ний ,4* И тут, при этом пути вниз, на границе вхождения в дольнее, ее духовное стяжание облекается в символи­ческие образы — те самые, которые, будучи закреплены, дают художественное произведение. Ибо художество есть оплотневшее сновидение.

Но тут, в художественном отрыве от дневного созна­ния, есть два момента, как есть два рода образов: переход через границу миров, соответствующий восхож­дению, или вхождению в горнее, и переход нисхождения долу. Образы же первого — это отброшенные одежды дневной суеты, накипь души, которой нет места в ином мире, вообще — духовно неустроенные элементы нашего существа; тогда как образы нисхождения — это

1

выкристаллизовавшийся на границе миров опыт мисти­ческой жизни. Заблуждается и вводит в заблуждение, когда под видом художества художник дает нам все то, что возникает в нем при подымающем его вдохнове­нии,— раз только это образы восхождения: нам нужны предутренние сны его, приносящие прохладу вечной ла­зури, а то, другое, есть психологизм и сырье, как бы ни действовали они сильно и как бы ни были искусно и вкусно разработаны. Вдумавшись же, нетрудно разли­чить и те и другие по признаку времени: художество нисхождения, как бы оно ни было несвязно мотивиро­вано, очень телеологично — кристалл вре­мени во мнимом пространстве; напротив, при большой даже связности мотивировок, художество восхождения построено механически, в соответст­вии со временем, от которого оно отправлялось. Идя от действительности в мнимое, натурализм дает мнимый образ действительного, пустое подобие повседневной жизни; художество же обратное — символизм — вопло­щает в действительных образах иной опыт, и тем да­ваемое им делается высшею реальностью.

И то же — в мистике. Общий закон везде один: душа восторгается из видимого и, потеряв его из виду, восхи­щается в область невидимого — это дионисиче­ское15* расторжение уз видимого. И, вос­парив горе, в невидимое, она опускается снова к види­мому, и тогда пред нею возникают уже символические образы мира невидимого — лики вещей, идеи: это — аполлиническое видение мира духовного. Есть соблазн принять за духовное, за духовные образы, вместо идей — те мечтания, которые окружают, смуща­ют и прельщают душу, когда пред нею открывается путь в мир иной. Это16* духи века сего пытаются удержать сознание в своем мире. Пограничные с миром поту­сторонним, они, хотя и здешней природы, уподобляются существам и реальностям мира духовного; говоря же геометрически и физически, при подхождении к пределу этого мира, [мы] вступаем в условия существования хотя и непрерывно17 новые, однако весьма отличающиеся от обычных условий повседневности. И в этом — величай­шая духовная опасность подхождения к пределу мира,— при нежелании, вследствие мирских пристра­стий или неумения, по отсутствию духовного разума — своего собственного или чужого, разума руководителя, или, наконец, при бессилии, когда духовный организм недозрел еще к такому переходу. Опасность же —