Сочинения в четырех томах. Том 2

1

не казалось произвольным, напомним об Э. Махе: он отрицает реальное ядро личности, субстанцию ее; но представление о нем в человечестве есть, и, следователь­но добросовестному исследователю необходимо так или иначе найти психологическую основу такого представле­ния. Мах находит ее, и именно в той части человеческо­го тела, которая недоступна внешнему опыту его самого: эта трансцендентная зрению часть, как он полагает, есть не что иное, как спина, и определеннее — спин­ной хребет. Как видим, честный позитивизм привел этого архипозитивиста к исходной точке немецкой пси­хологии — к чудесным повествованиям Цезария Гей-стербахского37*.

Злое и нечистое вообще лишено подлинной реально­сти, потому что реально только благо и все им дейст-вуемое. Если диавола называла средневековая мысль «обезьяной Бога»38*, а искуситель прельщал первых лю­дей замыслом быть «как боги»39*, т. е. не богами по су­ществу, а лишь обманчивой видимостью их, то можно вообще говорить о грехе — как об обезьяне, о маске, о видимости реальности, лишенной ее силы и существа. Существо же человека есть образ Божий, и потому грех, пронизывая собою всю самосозидаемую «храмину»40*, по Апостолу, личности, не только не служит выражению вовне существа личности, но, напротив, закрывает это существо. Явление личности отщепляется от сущест­венного ее ядра и, отслоившись, делается скорлупою. Явление — это свет, которым входит в познающего по­знаваемое, делается тогда тьмою, отделяющею и уеди­няющею познаваемое от познающего, в том числе и от себя самого, как познающего: «явление» из общена­родного, платоновского, церковного, в смысле выявления или откровения реальности, сделалось «явлением» кан-товским, позитивистическим, иллюзионистическим41* Было бы большой ошибкой говорить, что кантовское явление не существует и что термин этот лишен смысла, как было бы еще большей ошибкой отрицать существо­вание платоновского явления и смысл соответственного термина. Но — то и другое относится к разным ду­ховным фазам бытия, и тогда как платонизм, в особен­ности церковное миропонимание, имеет в виду благое и святое, кантовское — злое и греховное; однако ни то, ни другое направление мысли не лишено своего предмета исследования.

Отслаивая явление от сущности, грех тем самым вно­сит в лик — чистейшее откровение образа Божия — по­

1

сторонние, чуждые этому духовному началу, черты и тем затмевает свет Божий: лицо — это свет, смешанный со тьмою, это тело, местами изъеденное искажающими его прекрасные формы язвами. По мере того, как грех овла­девает личностью,— и лицо перестает быть окном, откуда сияет свет Божий, и показывает все определеннее гряз­ные пятна на собственных своих стеклах, лицо отщепля­ется от личности, ее творческого начала, теряет жизнь и цепенеет маскою овладевшей страсти. Хорошо подме­ченная Достоевским маска у Ставрогина, каменная маска вместо лица42*,— такова одна из ступеней этого распада личности. А далее, когда лицо стало маской, мы, по-кантовски, уже ничего не можем узнать о ноумене и, с позитивистами, не имеем основания утверждать его существования. Раз, по Апостолу, «совесть сожжена»43* и ничего, ни один луч от образа Божия, не доходит до являемой поверхности личности, нам неведомо, не про­изошло ли уже суда Божия и не отнят ли Вручившим залог богоподобия Его образ. Может быть, нет, еще хра­нится талант44* под покровом темного праха, а может быть, и да, так что личность давно уже уподобилась тем, кто не имеет спины. Напротив, высокое духовное вос­хождение осиявает лицо светоносным ликом, изгоняя всякую тьму, все недовыраженное, недочеканенное в лице, и тогда лицо делается художественным портре­том себя самого, идеальным портретом, проработанным из живого материала высочайшим из искусств, «худо­жеством художеств». Подвижничество есть такое искус­ство; и подвижник не словами своими, а самим собою, вместе со словами, как своими, а не отвлеченно, не от­влеченной аргументацией, свидетельствует и до­казывает истину — истину реальности, подлинной ре­альности. Это свидетельство написано на лице подвижника. «Тако да просветится свет ваш пред чело-веки, яко да видят ваши добрые дела, и прославят Отца вашего, Иже на небесех» (Мф. 5, 16). «Ваши добрые де­ла» — это отнюдь не «добрые дела» в русском значении слова, не филантропия, не толстовство и морализм, а «???? ?? ???? ????», т. е. прекрасные дела, светоносные и гармонические проявления духовной личности, ну прежде всего светлое, прекрасное лицо, красотою кото­рого распространяется вовне «внутренний свет» человека, и тогда побежденные неотразимостью этого света «человеки» прославят Отца Небесного, Чей образ на земле столь светел. И в соответствии с этим так просиял уже первый свидетель делу Христову— первый мученик: