Сочинения в четырех томах. Том 2

Как уже сказано, центральным пунктом идеологии А. М-ча служит когда-то безусловно подчинившая себе его мысль, а затем преодоленная им в своей односто­ронности, теория кенозиса. Ею критикует он натурали­стические, по его мнению, теории Соловьева и Несме­лова; ее пытаясь восполнить, он строит свою собствен­ную теорию. Это — преграда на пути его мысли, чрез которую он перепрыгивает героическим признанием но­вого откровения и которая, после этого признания, ока­зывается лишь декоративной, из картона. Весь смысл собственной своей концепции он полагает именно в восполнении этой преграды, казавшейся ему когда-то преградою непреодолимою, в пристройке к ней лестни­цы для перехода через преграду. Первичное убеждение в твердости этой преграды есть движущее начало всего сочинения, а имманентное обнаружение противного об­разует движение его мысли. Попросту говоря, призна­ваемое им церковное учение о Воскресении Христовом столкнулось в сознании его с отрицанием этого догмата, логически вытекающим из теории кенозиса, в ее диалек­

1

тическом заострении. Ведь если условием воплощения было «укорочение» или «опустошение» Божества от свойст­венных Ему атрибутов, или славы, то это значит7*, что плоть по природе своей не принимает Божества, по при­роде своей адверсативна Божеству8*. Другими словами, в кенотизме утонченно преломляется онтологический дуализм, согласно которому нет греха как состояния пло­ти, но сама плоть есть нечто противное Богу, т. е. грех, и, следовательно, по природе своей не может быть оду­хотворена и обожена. Отсюда,— свойственное всем раз­новидностям дуализма,— учение об адверсативности Бога и плоти, имеющей своим психологическим предус­ловием отрицание греха, как греха, и отнесение его на счет якобы естественной, и потому неизбежной, тяжести и косности плоти9*. Но если так, то понятно, что и во Христе плоть не может быть обожена; а в таком случае и воскреснуть тело Христово не может, да и не должно. Плоть, будучи по природе своей чужда духовности, навек останется и должна оставаться косной и самозаконной. А отсюда с неминуемостью вытекает и отрицание Хри­стова Воскресения. Отрицает ли фактически это Воскре­сение тот или иной кенотик — это совсем не любопытно знать, ибо меотрицание свидетельствовало бы лишь о малой проницательности данного поклонника теории ????????, не замечающего, что его вера выше его теоре­тических построений. (Говорю здесь не о представителях кенотизма, а о логическом его пределе.) Но А. М., во всяком случае, оказался и искренним и проницательным и прекрасно понял заложенное в кенотизме отрицание. Это-то и составило на пути его мысли главную труд­ность. Поняв же, что в плоскости ???????? о Воскресе­нии Христовом и речи быть не должно, он «дополнил» кенотическую теорию другою, которая не только позво­лила ему говорить о Воскресении, но и нейтрализовала все едкие последствия кенотизма. Конечно, под углом зрения догматической систематики этот самоуничтожаю­щийся результат более чем скуден, ибо если уничтожен кенотизм, то тем самым уничтожена и надобность тео­рии нового откровения. Но для внутренней жизни как самого Автора, так и его читателей, соблазненных сна­чала натурализмом, а затем кенотизмом, этот итог есть воистину приобретение.