Философия как история философии

400

Немецкая классическая философия

он, собственно говоря, и должен быть. Кантовский прин­цип долженствования, т. е. противопоставления долж­ного существующему, отвергается Гегелем, поскольку Кант противопоставляет идеи разума наличной, эмпири­ческой, далекой от совершенства социальной действи­тельности. Гегель же, продолжая платоновскую тради­цию, считает идеи, понятия не субъективными представ­лениями людей, а первичными, субстанциальными реалиями, внутренней сущностью вещей. И, разъясняя свое понимание предмета философии, интерпретируемо­го как предмет абсолютного идеализма, Гегель настаива­ет на том, что идеи (точнее, идея, абсолютная идея) не есть нечто, противостоящее действительности; она, идея, «не столь бессильна, чтобы только долженствовать, а не действительно быть...»4

Мы видим, следовательно, что отрицание противо­положности должного сущему глубоко укоренено в ос­новных идеалистических посылках абсолютного идеализ­ма, в его представлении о субстанциальной «абсолютной идее», в лоне которой якобы совершается всемирно-ис­торический процесс, который лишь внешним, отчужден­ным образом выражается в эмпирической, творимой са­мими людьми истории человечества. Столь же очевиден и консервативный социальный подтекст гегелевской кри­тики кантовской концепции долженствования. Эта кри­тика призвана, выражаясь словами самого Гегеля, «спо­собствовать пониманию того, что действительный мир таков, каким он должен быть, что истинное добро, все­общий божественный разум, является и силою, способ­ной осуществить себя»5.

Приведенные выше высказывания Гегеля, отвергаю­щие принцип долженствования, взяты, в частности, из его «Философии права». Однако именно в философском

4Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 1. С. 91.

5Гегель Г. В. Ф. Философия истории. Соч. Т. VIII. С. 35.

Проблема долженствования в философии Гегеля401

учении о праве и государстве принципиально невозмож­но обойтись без разграничения существующего и долж­ного. Ведь философия права, в отличие, скажем, от фило­софии истории, имеет своим предметом не прошлое чело­вечества, т. е. события, которые не могут уже быть иными, а главным образом настоящее, т. е. существующее в дан­ное время социальное устройство, а также перспективы его возможного и необходимого изменения. И тем не менее, определяя предмет своей «философии права», Гегель со всей определенностью заявляет, что она «долж­на быть дальше всего от того, чтобы конструировать государство таким, каким оно должно быть»6. Предме­том философского рассмотрения является, как учит Ге­гель, не то или иное конкретное государство, государ­ственное устройство со всеми присущими ему чертами несовершенства, а идея государства, его высшая боже­ственная сущность, ибо государство есть земнобожествен-ное существо, шествие Бога по Земле. Такая общая, по существу, абстрактная постановка проблемы государства, которое фактически выступает в системе Гегеля как, в сущности, уже осуществленный идеал (Гегель, правда, говорит не об идеале, а об идее, объективном духе), не­избежно зауживает рамки философского исследования государства и права. Поэтому в гегелевской «Философии права» лишь мимоходом и притом весьма скупо говорится о тех государственных образованиях, которые не соответ­ствуют идеальному понятию государства, понятию земно-божественного существа. Однако невозможно игнориро­вать тот факт, что существовали (и существуют) госу­дарства, которые весьма и весьма далеки от того, чтобы быть осуществлением божественного на Земле. И Гегель вынужден говорить о дурных государствах. Такова, на­пример, деспотия, которую Гегель характеризует как состояние беззакония. Дурное государство не является,