Близки к поэтическим взгляды М. К. Мамардашвили на язык и слово. Его определения философии как "сознания вслух", а "сознания как страсти" можно распространить и на поэзию. Действенное поле поэтической материи, о котором писал О. Мандельштам, эквивалентно феноменальной материи языка, обладающей источниками внутренней гармонии, внутренней организации жизни Слова или полю возможной артикуляции и кристаллизации мысли, ее эстетического содержания, о которых писал М. К. Мамардашвили. Когда поле разрушается, оно из действенного дантовского божественного становится гибельным, мертвящим. С помощью слова можно одинаково успешно образовать и оболванить человека. Образует — живое слово. Оболванивает — мертвое. К несчастью, можно “жадно впивать мертвые слова” (Вяч. Иванов). Обе эти задачи достаточно сложны. Успех в решении второй задачи ни в коем случае нельзя недооценивать, как нельзя переоценивать пока еще достаточно скромные успехи в восстановлении нормального (о великом еще говорить рано) русского языка. Здесь поэтическая антропология должна понять, как поэты в слове являют образ мира, как они создают и разрушают мир (бывает и такое), как они его воскрешают, зачинают, пересоздают. Полезно напомнить, что в 1924 г. О. Мандельштам писал: “В СССР легче провести электрификацию, чем научить всех грамотных читать Пушкина”. Еще раньше он писал:
Сейчас "советская ночь" кончилась, но солнце пока не взошло, роса еще выедает очи. Конечно, от советской ночи надо пробудиться, неплохо и отдохнуть. Но не похож ли наш нынешний отдых на происходившее в 1913 году:
Правда устали не все. Остались еще на Руси (и немало) неутомимые и неугомонные краснобаи, вновь призывающие к борьбе, готовые, как и в недавнем прошлом, запрягать и погонять.
Если бы не слово “невпопадны”, то это стихотворение вполне можно было бы приписать нашему современнику, настолько все похоже. А вот прозаическая картинка того же самого, которую нарисовал философ и писатель Ф. Степун, чувствовавший себя незадолго до 1917 года глубоко одиноким и неприкаянным среди бойко философствующих интеллигентов-политиков: “Их вольноотпущенные мысли, смелые построения, страстные речи и громкие голоса ощущались мною сплошной инфляцией, мозговою игрою, конструктивною фантазией, кипением небытия” (33. Т. 1. С. 383). Особенно выразительно “кипение небытия”, когда "все кипит и все сырое". Это какой-то хронический российский архетип, известный еще — 24 —
|