В. Хлебников использовал "трудную форму" с ее непредсказуемостью и изменением функции стихотворного слова, для того чтобы вернуть поэтическому языку информативность.
У Б. Пастернака форма тоже не из самых легких для читателя. И поэту смысл не легко дается. Он так пишет о своих поступках:
|
Их тьма, им нет числа и сметы, |
Поэт в конечном счете не сомневается в доступности смысла. Его опасения связаны с другим:
|
В родстве со всем, что есть, уверяясь Но мы пощажены не будем, |
Опасения не безосновательны. Им вторит О. Мандельштам в "Стихах памяти Андрея Белого":
|
Часто пишется казнь, а читается правильно — песнь, |
Эти строчки имеют отношение не только к А. Белому, а и к страшной
судьбе слишком многих поэтов России, "веком гонимых взашей":
|
Темен жребий русского поэта: Может быть такой же жребий выну, (М. Волошин) |
В том же 1922 г. В. Хлебников недоумевает:
|
Зачем отечество стало людоедом, |
Ее "властители" с одинаковой злобностью относились как к простому и понятному, так и к непонятному, порой невнятному и запутанному смыслу, выражаемому властителями дум. По-видимому, действительно нестерпимо чувствовать себя голым под взглядом поэта. Однако их почему-то не жаль.
Нужно сказать, что и поэты не жаловали власти, мечтали о разрушении самовластья, кое-что делали для этого. Иногда оно действительно падало, но “на обломках самовластья” почему-то писались не имена поэтов, а новых властителей, которым поэты не имели склонности подчиняться:
|
Какое б ни было правительство (Ф. Сологуб) |
Первый Председатель Земного шара и инициатор создания союза Председателей Земного Шара (1917) В. Хлебников, увидев воочию нуворишей — “председателей земного шара шайку” (1922), воскликнул: “Нет, никогда не буду Правителем!”. О. Мандельштам просто, мимоходом обронил фразу: “Власть отвратительна как руки брадобрея”. Он дал удивительно точный образ предводителя шайки, который к тому времени по трупам своих подельников вскарабкался на недосягаемую высоту. Трудно сказать, нужно ли было поэту проникать “во все глубины” этой нечеловеческой души. Он ее “овнешнил”, явил во внешнем телесном облике и “поведении” его подлинное нутро. Мандельштам десакрализировал образ Сталина, созданный к тому времени искусством социалистического реализма, обрисовал его хотя и ярко, но вполне обыденно, показав его тело, "душу" и созданный им антимир. В. Гете писал: “На высшей своей точке поэзия кажется чисто внешней; уходя внутрь она вступает на путь падения” (10. С. 586). Замечу, что только кажется... И. Бродский говорил, что стихотворение Мандельштама о Сталине гениально: “Быть может эта ода Иосифу Виссарионовичу — самые потрясающие стихи, которые Мандельштамом написаны. Я думаю, что Сталин сообразил, в чем дело. Сталин вдруг сообразил, что не Мандельштам