В центре чертовщины

Окс удивлённо посмотрел на меня, потемнел и совершенно неожиданно проревел:

— Слушаюсь, сэр. — А затем, подойдя ко мне вплотную, сказал вполголоса:

— Ты знаешь, Джерри, если бы на твоём месте был кто-то другой, я просто приказал бы вышвырнуть его из монастыря. Считай, тебе повезло, что мы вместе копали носами песок на сицилийских пляжах. Говори, сукин кот, ты точно знаешь, что там нет Элен? Что она не в их руках? Только не ври, Мак.

— Точно не знаю. Но если она у них, Окс, не кажется ли тебе, что смерть могла бы стать для неё избавлением? Или ты забыл, с кем ведёшь бой?

Окс внимательно поглядел на меня, затем, не сказав ни слова, надел каску и дал Палу знак убрать схему с надгробия. Я машинально прочёл надпись на плите, усеянную окурками сигарет и банками из-под пива, с помощью которых офицеры Окса взбадривали свою оперативную мысль:

“Смиренный инок и божий раб Маркалачелло Тодзиолли покоится в мире с лета 1294 от P.X.”

Дата была написана римскими цифрами, и я с трудом её разобрал. Я вздохнул, подумав, что надгробие тринадцатого века всё же заслуживает лучшей участи, чем быть обеденным столом или тактическим планшетом. Я вспомнил, что даже Кессельринг объявил Рим открытым городом. Впрочем, Кессельринг, не будучи дураком, просто спасал себя от вполне заслуженной петли.

Мои сентиментальные мысли были прерваны Лу, который подавал мне автомат Томсона. Я повесил его на шею и сунул в карман запасной рожок. Короткие слова команды — и бездельничавший взвод, предшествуемый проводником с овчаркой, устремился в проход. Окс, Лу и я замыкали строй. Генри Пал поднялся наверх в монастырь, чтобы отдать какие-то распоряжения.

Ещё издали, на подходе к линии оцепления, я услышал бесстрастный голос боевого громкоговорителя, вещающего с пластинки образца сорок второго года, когда немцев пытались запугать потенциальной мощью союзников.

— Как вы умудрились не разбить эту пластинку с сорок второго года? — поинтересовался я у Окса.

— У меня хороший капеллан, — ответил “рейнджер”. — А разве не внушительно?

Действительно внушительно! В темноте проходов и галерей, в блеске синих боевых фонарей, в доносящихся довольно ленивых выстрелах металлический голос ревел в пустоту: “Die deutsche Soldaten!”

Интересно, если Елена Спарроу слышала всё это, что она могла подумать?

Откуда-то из-под земли в луче боевого фонаря появилась фигура в каске.

— Лейтенант Роджерс, сэр.

— Как обстановка? — спросил Окс.

— Они открыли огонь из своих проклятых ручных миномётов. У меня такое впечатление, что там отсиживается целая дивизия, сэр. Я потерял ещё двух парней.