Сибирская жуть

— Вот она, вот, видишь, запеклась? — показывал Гыра именно на это пятнышко, поднося нож то к одному из нас, то к другому.

— Да это не кровь, это красная глина, ты зацепил её под вспаханным слоем, — огласил я свою догадку.

— Сам ты глина! — фыркнул Гыра. — Не ты ли, глиняный мужичок, деда с бабкой слопал? Уж глину-то любой дурак отличит…

— Глина не глина, но и на кровь не похожа, — рассудительно сказал долговязый Толька Закутилин. — Разве что — на засохлую… А может, твоим “пером” мать курицу резала?

— Хэх, кю-урицу! — саркастически протянул Гыра. — Надо ж понимать, что это кровь не человеческая, не баранья и не птичья, а чёр-то-ва. Она особая. Серо-буро-малиновая с охринкой. И сразу запекается, ясно?

Долго спорили мы, разглядывая бурое пятнышко на кончике ножа, но так и не пришли к общему согласию. В конце концов Гыра вытер своё “перо” об штанину и подал его нам на вытянутой руке:

— Хотите — верьте, хотите — проверьте. Вихрей вон много по пашне гуляет.

Однако охотников повторить Гырин опыт среди нас не нашлось. Никто больше не осмелился помешать пляске невидимых чертей в ясный день молодого июньского лета. И вечной загадкой остался буроватый кружок на Гырином ноже, угодившем в самый “глаз” чёрной вихревой воронки.

Перунов огнецвет

Мало найдётся людей, которые бы не слышали, что будто в ночь под Ивана Купалу расцветает папоротник, это загадочное, овеянное народными преданиями и поверьями растение, которое даже наука относит к “тайнобрачным”. Но, пожалуй, ещё меньше сыщется таких, кто отчаялся проверить правоту красивой легенды — сходить в полуночный лес за волшебным цветком, приносящим человеку прозрение, богатство и счастье. Увы, и я не могу похвастать столь смелым поступком. Однако мне довелось видеть в купальскую ночь пучок перунова огнецвета, сорванного моим сверстником Женькой Бродниковым, по прозвищу — Бабой. И об этом стоит рассказать подробнее.

Почти в каждом христианском празднике, в сложном и красочном ритуале его проведения можно отыскать элементы языческих поверий и тайнодействий — и в гаданиях на Рождество, и в шествиях машкарованных на Святки, и в блаженном ничегонеделании (птица гнезда не вьёт, девица косы не плетёт) на Благовещенье, и в массовых катаниях на Масленицу, и в плетении венков на Троицу, — но этот ярчайший праздник, день Ивана Купалы, стоит среди них на особицу, ибо настолько глубоко пронизан духом язычества, что вообще кажется искусственно привязанным к чинному и степенному православию.

Он отличается не только торжеством светлых, праведных сил, но и таким разгулом всяческой нечисти — от ведьм, домовых, водяных, русалок, леших до оборотней, колдунов и змей, что, как говорится, хоть святых выноси. А сколько волшебства, колдовства, таинственных заклинаний, примет, пророчеств, гаданий, наговоров и приворотов связано с этим днём — и перечесть невозможно. Но при всём оживлении этой чертовщины, должен признаться, не было для нас, сельских пацанов, лучшего праздника в году, чем Иван Купала. Может быть, ещё и потому, что не знает сибирская деревня лучшей поры, чем начало июля. Это пока не макушка лета, но уже преддверье её. Это не сенокосная страда, но уже подступы к ней. Это ещё не грозы и ливни Кирика и Улиты, но уже предчувствие их. Самая тёплая, самая цветущая, самая запашистая, самая поющая, самая голубая, безоблачная пора…