|
— Вот такая… с перетягу… петлями, петлями… Ажно трава шуршит и гнётся… Подошёл длинноногий Гыра и, всем видом демонстрируя бесстрашие и невозмутимость, строго сказал: — Прошу без паники. Змея, говоришь? Чёрная? Значит, мыться пошла к роднику. Сейчас мы её на “перо” намотаем. И Гыра вытянул из-за голенища сапога длинный нож с наборной ручкой, который подарил ему брат, городский фэзэошник, и рубанул им в воздухе крест накрест, как саблей: — Чанч-Гач-Гук занёс тамагавк — и ирокез, всплеснув руками, рухнул в воду! С этими словами, прозвучавшими довольно воинственно, Гыра решительно направился к тому месту, откуда Ванча в панике бежал, оставив ведро с первыми горстями ягод. Мы, опасливо переглядываясь, потянулись за ним. Ванча, беззвучно шамкая белыми губами, плёлся позади. Ведро, брошенное им, опрокинулось, и ягоды высыпались в траву. Ванча попытался было собрать их, вытеребить из травы, но они резались о стебли, мялись в руках, окрашивая пальцы кроваво-красной жижицей. Пришлось оставить их на съедение птицам. Гыра, поигрывая “пером”, походил вокруг, пиная траву сапогами, и, никого не обнаружив, бросил Ванче обидное подозрение: — Наверно, с испугу померещилось? Штаны, может, состирнуть в роднике? Ребятишки сдержанно хохотнули. А Ванча только хватил воздух меловыми губами и промолчал. — Кто увидит змею, не трубите, тихонько позовите меня, — распорядился Гыра, пряча нож в ножны и отправляя его за голенище. — А пока — за работу! Мы нехотя разбрелись по клубничным кругам, но теперь уже никто не опускался на колени, а тем более — не ложился, все работали, стоя на ногах и склоняясь к ягоде лишь после того, как проверяли палкой или носком сапога, что поблизости нет чёрной “перетяги”. Каждое шуршание в траве, вызванное каким-нибудь кузнечиком, отдавалось ознобом в спине и затылке. Однако вскоре все успокоились. Возобновились разговоры и шутки. Даже с Ванчиных порозовевших губ стали слетать остроты. Первым наполнил свой подойник расторопный Гыра и пригласил желающих освежиться к роднику. Таковых не нашлось. И не потому, что желание испить свежей водицы уступало жажде ягодного промысла, а потому, что путь к роднику лежал краем змеиного болота. Гыра ушёл один и бродил где-то довольно долго, а когда вернулся, наши котелки и корзинки тоже были вровень с краями. Ягода в самом деле оказалась крупной, обильной и нетронутой, словно на погосте. Гыра стал расписывать чистоту и сладость родниковой воды, испробованной им, и все мы, мучимые жаждой после многочасового пребывания на солнцепёке, теперь сами начали просить его провести нас к источнику. Гыра милостиво согласился, и мы, следуя за ним, спустились с косогора в лог, к тропе, бегущей в сторону болота. Мне приходилось однажды бывать у Феофановского родника, когда мы с отцом приезжали в Феофанов лог рубить жерди. Но дело было ранней весной, день стоял холодный, ветреный, и к питью особо не тянуло. Я просто видал издалека, как из-под мысика, покрытого жухлой прошлогодней травой, бежал светлой ниточкой ручеёк и тут же, в нескольких шагах, исчезал в заросшем камышом болоте. — 217 —
|