|
А Валентин повёл себя довольно странно. Молча отнял человечка, присел, привалился к обшитой досками стене баньки. — Думаешь, не сделаю?! Настоящего сделаю. Один будет, но настоящий. — Нет, Валя… Мне много надо. Ты скажи, сколько тебе надо водки? И вообще чего? Ты сколько таких можешь сделать? — Думаешь, зря учился, да?! Валентин замотал головой пьяно, обиженно, и лицо у него стало очень глупым. — Я правильно учился… Я тебе умулюхы сделаю. Сказал — и сделаю. Ещё сколько-то длился спор, Валентин с пьяным упрямством вопил, что сделает “правильного” умулюхы; геологи хотели много фигурок, хотя бы по штуке на каждого, и Валентин злился, что они не понимают, какой умулюхы будет “правильный”. Но он и сам ничего не объяснял, твердил про “правильного”, и всё. А потом галдящая толпа отхлынула, и пьяный старик остался полулежать у стены баньки. Пытался подняться — не получилось, ноги подкосились. Встал на четвереньки — наверное, кружилась голова, потому что быстро снова сел, привалился спиной и плечами. — Парень… Бутылку подай… Сам глотни, только подай. Глотать я не стал, просто передал ему бутылку, из которой уже раз глотнули, и попросил ещё раз дать посмотреть этого… ну, которого он носит на груди. Заворожила меня эта фигурка: чувствовалось в ней что-то весьма необычное. — В городе шаманов тебе каждый дурак такой сделает… Там умеют… Думаешь, я учился плохо, да?! Я хорошо учился… Под такой вот пьяный аккомпанемент я ещё раз рассмотрел умулюхы. И переспросил: как же он точно называется? Валентин замер на мгновение, даже не донёс бутылку до жаждущих губ. И вдруг, уставясь на меня, начал отвратительно смеяться. Он издавал просто омерзительные звуки, тщедушное тельце подбрасывало, передёргивало. Он даже засучил ногами от полноты чувств, но сразу же потерял равновесие и больше ногами не двигал. И только глаза оставались трезвыми и не смеялись: широко раскрытые, немигающие, они уставились на меня в упор, и светились в них жестокость, ум и ещё что-то неприятное. — Самый умный хочешь быть, да? Хи-хи-хи! — противно хихикал старик. — Думаешь, я тебе скажу и всё, да?! Какой хитрый! Сразу ему скажи, и он всё себе сделает, как хочет, хи-хи-хи! Ещё раз повторю: чувствовалось, стоит за этим всем не просто алкогольный бред, а что-то совсем, может быть, и не известное мне, но очень хорошо известное Валентину. Мне стало страшно и противно, и я быстро пошёл прочь от почти лежащего старика. А вслед всё неслось хихиканье и бормотание, какой я хитрый и как у меня ничего не выйдет. А назавтра Валентина нашли мёртвым. Он так и лежал возле баньки, только перевернулся на живот и вытянулся, как струна. В груди торчал самодельный нож, примитивнейшая заточка с деревянной грубой рукояткой. Кто-то подошёл к нему вплотную и зарезал пьяного эвенка. Зачем? Непонятно, потому что никакого имущества у Валентина отродясь и не было. За что? Ещё непонятнее, потому что Валентин никому не мог стать поперёк дороги, даже в маленьком лесном посёлке. Кто? Совсем непостижимо. — 129 —
|