В общем — так ли далеко ушли мы сами от первобытных людей? Более интересно другое… Тогда, на конференции, Анатолий предложил погадать нам, участникам конференции. Причём погадать, максимально приблизив действие к эвенкийскому гаданию: обещал пустить на стену слайд примерно такого размера, какой занимает сама писаница. А если люди согласны, он расскажет правила игры и не станет пока объяснять, какой значок что именно обозначает. Мол, вы смотрите, а я только потом растолкую вам смысл. — Ну что, хотите? — Хотим!!! — Тогда — не обижаться, если будет что-то плохое! — Ха-ха-ха! И вот в комнате гасят свет. Анатолий просит опустить головы и поднимать, только когда на стене уже будет проецироваться слайд — изображение той самой писаницы. Разумеется, это было и увлекательно, и весело. Мы все делились впечатлениями, но судя по всему, многие врали о том, что видели. Очень весёлым казалось “уличить” писаницу в явно “неправильном” гадании: “я — и вдруг куча детей?! В это кто-то верит, мужики!”. И в ответ — дружный восторженный хохот. Но вот что интересно… Я лично зафиксировал взгляд на изображении солнца, на толпе маленьких человечков, поднявших ручки, на здоровенном перевёрнутом олене. Про солнце я рассказал остальным, насчёт человечков и оленя — не стал рассказывать: не хотелось это обсуждать. А потом напрочь забыл, а вспомнил относительно недавно, когда и появление на свет моего четвёртого ребёнка, и издание нескольких моих книг стало чем-то совершенно реальным. А ещё один парень рассказал, что видел, среди прочего, несколько чёрных крестов. Чем-то они очень привлекли его внимание, эти чёрные кресты, и он буквально не мог от них глаз отвести. Гадание высмеивали, и парень тоже смеялся вместе со всеми, хотя порой и довольно натужно, а к концу банкета сделался довольно мрачен. Этот человек не погиб… В смысле, физически не погиб. Но как-то получилось так, что многие годы он переводил с английского для шефа, а шеф изо всех сил тормозил его карьеру и не давал заняться самостоятельной темой, защитить кандидатскую. И в тридцать, и в тридцать пять взрослый дяденька оставался чем-то вроде студента-переростка. В семье тоже что-то не ладилось, и парень всё активнее прикладывался к бутылочке. А шеф, конечно же, поощрял его в этом занятии, всё наливал и наливал, активно спаивая дурачка. Последний раз я видел Мишу лет через двенадцать после гадания и с трудом мог соотнести молодого, умного учёного и это существо с шамкающим ртом, трясущимися руками и пустыми глазами конченого человека. — 125 —
|