|
— Ты его знаешь, — заверил меня Изекиль, приветливый еврей. Мы пошли с ним по цветочной поляне. Он — впереди, я — за ним. Все травы, вся поляна была в росе. И, дивное дело, Изекиль шёл по ней, не пригнув цветка, не сбив ни росинки ни с одного растения. Я видел, как он ставил ноги на почву, но травинки не гнулись, росинки не падали. Я посмотрел себе под ноги и тоже обнаружил, что не сбиваю росинок. И вот мы вновь под стенами башни, в помещении под воротами контрольно-пропускного пункта. Апостолом Петром оказался тот таможенный служащий, который встречал меня с полсуток тому назад тут же, в этих самых воротах. А вот полсуток ли, этого я сказать не могу, не знаю, сколько времени пробежало, пока я был в той земле обетованной. Апостол тоже улыбался с непритворной приветливостью. Он поставил меня перед собой, сделал руками какие-то пассы, будто настоящий экстрасенс нашего времени. И я оказался в той одежде, в которой пришёл сюда, и в прежнем своём возрасте, в земном… — Я прочитал твой куррикулус витэ — жизнеописание. — Пётр улыбался и покачивал головой. — Ай, яй, яй! Как это ты, ещё живой человек, умудрился попасть в наш парадисус? У нас тут, в горних кущах, живых-то — раз, два да и все тут. А тут вот — на тебе — ещё один праведник нашёлся, который, гляди, и в Господа Бога нашего не верует… А? Это был риторический вопрос, на него не надо было давать ответа. И я промолчал. Апостол Пётр взял меня за руку, повернул спиной к райским долинам, грудью к белому свету… — Ну, а ты, ты же ещё совсем-совсем живой… Как ты умудрился попасть в наш сад, в наш паноптикум, ин парадисус… Изекиль, как это парадисус? Рай… Ага. Как ты живой в рай к нам попал, Михоэл Грандикулус? Он легонько так толкнул меня под зад… Ну, если по правде, совсем не сильно и не больно, так, для проформы… И я опять оказался у болота, у того, из детства. Пунктир тропинки чётко показывал мне путь. Я пересёк луг моего детства и увидел вход в подземелье. На камне лежал мой фонарик. Я включил его и пошёл в темноту. Я возвращался той же дорогой. И снова играла музыка, только теперь она была печальной, как реквием. Незаметно и быстро я добрался до моего ложа в пещере. На нём кто-то лежал. Я лёг рядом, пощупал во тьме — со мной на матраце никого не было. Я был один… Где-то рядом сонно сопели мои спутники: художники, режиссёр, он же оператор. Сквозь вход в пещеру слышался монотонный, баюкающий шум дождя… “Надолго”, — подумал я и заснул спокойно и тихо… Утром я во всех деталях помнил своё путешествие в глубину пещеры и дальше, в райские кущи. Я помнил всё это не как сон, а как реальное путешествие, я помнил всё и всех, что видел и кого встретил в своей экскурсии. У моей подушки лежал даже райский подарок — растеньице с золотыми цветами… — 93 —
|