|
Но разве в тайге разбежишься? Да ещё в темноте? То колдобина под ступню подвернётся, то пружинистая еловая лапа охватит плечи, да так, что, кажется, и впрямь сам нечистый на тебя посягнул и уж никогда не отпустит. А чащобе нет ни конца, ни краю, будто она специально грудится на пути. И днём-то этот глушняк казался безумно длиннющим, а теперь и подавно. Обо что-то запнувшись, я брякнулся. Чуть не заорал от боли в колене. Однако делать было нечего. Вскочил и опять побежал, потому что Славка и не подумал останавливаться и поджидать… Наконец-то обозначился серый прогал старой вырубки с высокими пнями, с поваленными кое-где гнилыми стволами, с тёмными копнами лиственного подроста, а посередине вырубки — мрачный силуэт покосившейся, наполовину ушедшей в землю избушки. Вот она, её осклизлая, полупрелая, но ещё вполне пригодная дверь, которую мы днём, опробуя, не раз, не два закрывали и открывали. Мы подскочили к ней, уже готовые юркнуть в затхлое чрево избушки и облегчённо вздохнуть, как оттуда чёрным шаром выкатилось нечто, едва не сбив нас с ног, и поскакало, поскакало прочь, сильно подпрыгивая. От неожиданности у меня подкосились ноги, и если бы сейчас Славка снова куда-то рванул, я бы этого сделать не смог. Что это? Нечистая сила? Или всё-таки какой-нибудь колонок, заяц, лис? Как мне ни было страшно, я всё-таки постарался убедить себя, что это живое существо — куда деваться-то было, — и ступил через низкий порожек. Славка не двинулся с места. — Не совался бы, а! — прошептал. В избушке была смоляная, тяжёлая темь. В каждом углу её чудилось что-то притаившееся, неведомое, холодящее душу опасностью. Нащупав лавку, я поставил на неё котелок, перевёл дыхание и позвал Славку: — Иди давай! — Голос мой дребезжал. — Там, где зверь был, ничего потустороннего быть не может. Не дрейфь! Откуда я взял это, сам не пойму, но Славка поверил, присоединился ко мне. Мало-помалу наши глаза стали привыкать к темноте. В углу обозначилась широкая лежанка с ворошками иструхшего сена у изголовья, посередине замаячила кирпичная печь, к которой был притулен шаткий стол, на стенах проклюнулись очертания грубых, топорно сделанных полок… Впрочем, если бы всё это мы не увидели ещё днём, мы вряд ли бы сейчас различили, где тут и что. Кроме, конечно, оконца, которое, несмотря на свою и так-то скромную величину, было ещё на две трети заколочено досками, но всё-таки тускло отсвечивало единственным серым квадратом стекла, и через него при желании можно было заметить в небе даже несколько звёздочек. — 35 —
|