Розенкрейцерское просвещение

В политике признаем мы Римское царство и четвертую мо­нархию как за нашу, так и всех христиан главу. Хотя нам и известно, что за перемены предстоят и о них другим ученым Господним очень охотно сообщить желаем <...> Будем, однако же, при добрых обстоятельствах, скрытую помощь оказывать, после того как нам Господь позволит или предостережет...

Либавий видит в этом пассаже намек на какого-то «Парацельсова Льва», который вступит в союз с турками и попытается низвергнуть Rdmische Reich (Римскую империю), чтобы взамен соз­дать мировую державу, власть которой будет основывать­ся на магических заклинаниях. Либавий, по сути, интер­претирует этот отрывок в контексте прогнозов Хазель-майера, напечатанных под одной обложкой с «Откровени­ем», — в своем «Ответе» Хазельмайер тоже предрекает перемены в Империи и, кроме того, откровенно заявляет об антииезуитской направленности «Парацельсовой» по­литики.

Ко времени обнародования манифестов искомый «львиноподобный» вождь протестантов — идеал сторонников князя Анхальтского — успел обрести реальность, материа­лизовавшись в фигуре Фридриха V Пфальцского, гераль­дической эмблемой которого, как было ведомо всему миру, являлся лев.

И время и место выхода манифестов в свет позволя­ют с большой степенью вероятности предположить, что розенкрейцерское движение уже к моменту первой пуб­ликации было каким-то образом связано с курфюрстом Пфальцским. Оно распространялось вширь именно в те годы, когда Фридрих царствовал в Пфальце и шла подго­товка к богемской авантюре. Душа розенкрейцерского движения, Андреэ, жил в это время в Вюртемберге; манифе­сты печатались в Касселе. Вюртемберг и Гессен-Кассель были протестантскими княжествами и располагались очень близко от Пфальца — естественно, жители обоих госу­дарств проявляли немалый интерес к делам своего сосе­да. Их взоры прежде всего привлекал Хайдельберг — го­род, будивший воображение и волновавший чувства, ибо в нем цвели волшебные сады и правил Князь-Лев.

Для того чтобы найти подтверждения своей гипотезе, мы теперь обратимся к другим враждебным движению ав­торам, гораздо более злоязычным и ожесточенным, неже­ли Либавий.

Сочинители направленных против Фридриха сатири­ческих лубков, выпущенных в свет сразу после богемской катастрофы, выказывают немалую осведомленность о дви­жении, во главе которого стоял побежденный князь. Все подобные материалы явно происходят из одного источни­ка: их публикация была тщательно продуманной пропагандистской кампанией, имевшей целью дискредитацию и осмеяние разгромленного экс-короля Богемии. Две карикатуры уже обсуждались в нашей кни­ге. На одной Фридрих и Елизавета гуляют по саду, аллеи которого ведут в ад. На второй Фридрих изображен со спущенным чулком. Чулок сполз с но­ги потому, что государь остался без Подвязки — так обыгрывалась тема утраченных инсигний ордена. Другие ка­рикатуры разрабатывают «звериную» тематику — в духе средневековой традиции, использовавшей образы живот­ных в целях политической пропаганды. Особенно много­численны изображения габсбургского орла и пфальцско­го льва. Мы видим, к примеру, победоносного орла Габс­бургов, взгромоздившегося на колесо Фортуны, под которым простерся поверженный лев Пфальца. Внутри колеса над­пись: «Римская империя». Оно совершило оборот — и вот уже Габсбургский Орел восстановлен в своих правах, а Пфальцский Лев изгнан из Богемии (см. илл. 14). В ан­нотации к серии репродукций подобных карикатур Э.А. Беллер подчеркивал, что Орел всегда символизирует импе­ратора Фердинанда, а Лев — Фридриха Пфальцского, мо­раль же заключается в том, что Лев потерпел крах, ибо нечестиво посягнул на Империю. Таким образом, некото­рые карикатуры — и это для нас очень важно — содер­жат явные отклики на розенкрейцерские манифесты.