Розенкрейцерское просвещение

И все же тема настоящей главы, тема тайных обществ, достаточно значима, поскольку она как бы перебрасывает мост между эпохой Ренессанса и эпохой начала «научной революции». Великие математики и естествоиспытатели XVII века еще не утратили ренессансных традиций эзоте­рического мышления, еще ощущали свою мистическую связь с древнееврейской и «египетской» мудростью, в их под­сознании еще присутствовали образы Моисея и «Гермеса Трисмегиста», столь притягательные для мыслителей эпо­хи Возрождения. Ренессансные традиции дожили до их дней благодаря деятельности тайных обществ, главным об­разом франкмасонских. И мы, к примеру, не постигнем в полном объеме научные и философские концепции пер­вых членов Королевского общества, пока не поймем, что эти люди воздвигали свои интеллектуальные построения на фундаменте ренессансных эзотерических учений. За внешней обрядностью религии, за «нормальной» догмати­кой той или иной конфессии они прозревали Великого Архитектора вселенной — как всеобъемлющую религиоз­ную идею, которая и вдохновляла их на научный поиск, на постижение всего созданного Творцом. Этот никогда не выходивший на поверхность (потому ли, что и не может быть выражен в словах, или потому, что намеренно сохра­нялся в тайне) эзотерический фундамент их мышления был наследием Ренессанса, наследием магических и каб­балистических традиций, герметической и еврейской мис­тики — всего того, что вобрал в себя ренессансный нео­платонизм, достигший наивысшего расцвета в Италии.

Слева — серебряная регалия капеллана масонской ложи в Лексингтоне, США, 1796 г. Справа - «Мистический компас». Гравюра из книги Р. Фладда «История Макро- и Микрокосма»

Теперь мы понимаем, что «Откровение» было в своем роде совершенным манифестом, в котором не только из­лагалась программа научного развития для новой, про­свещенной эпохи, но и содержался едва различимый на­мек на преимущества «незримости» — качества, ставшего «опознавательным знаком» розенкрейцерских Братьев.

Розенцрейцеровое просвещение

Мне бы хотелось убедить всех разумных людей и всех разумных историков, что им не следует опасаться слова «ро­зенкрейцерский». Действительно, оно вызывает дурные ассо­циации — из-за безответственных высказываний оккультистов о существовании некоей секты или тайного общества, называю­щего себя розенкрейцерским, историю и состав участников ко­торого они якобы могут реконструировать <...> В отличие от них, я думаю, что это слово следовало бы использовать для обо­значения определенного стиля мышления, исторически легко узнаваемого, — безотносительно к вопросу о том, принадлежал ли человек, мысливший «розенкрейцерскими» категориями, к какому-нибудь тайному обществу.