Розенкрейцерское просвещение

Все англичане, посещавшие Гаагу, считали своим дол­гом нанести визит богемской королеве. Вот, к примеру, за­пись из дневника Джона Ивлина, помеченная июлем 1641 г.:

Прибыв в Гаагу, я первым долгом отправился ко двору ко­ролевы Богемии, где имел честь быть допущенным к руке ее Величества и лобызал ручки нескольких принцесс, ее дочерей

<...> У королевы этот день был постным, в память о прискор­бия достойной кончине ее супруга, а приемная (палата) остает­ся затянутой черным бархатом с самого дня его преставления...

Елизавета пользовалась популярностью не только у убеж­денных монархистов, сочувствовавших протестантскому делу, но и у сторонников парламента. Парламентаристы и при Якове, и при Карле относились к Елизавете Богемской с большой симпатией, да и потом, когда парламент сбросил монархию, не утратили уважения к ней. Невольно задаешься вопросом: а произошла бы вообще революция, если бы Ели­завета унаследовала от отца английский трон? Ни парла­ментаристы, ни сам Оливер Кромвель в действительности не возражали против монархии как таковой. Оливеру наи­лучшей формой правления представлялась монархия ели­заветинского образца. Недовольство вызывали конкретные монархи, пытавшиеся править без парламента и не ориен­тировавшиеся в своей внешней политике на задачу поддер­жания европейского протестантства. К Елизавете Стюарт подобные претензии, предъявлявшиеся ее царственной родне, никакого отношения не имели. Напротив, она и ее супруг олицетворяли собой именно ту внешнеполитическую линию, которую парламент желал бы навязать Якову и Карлу. По­сему неудивительно, что революционный парламент признал право королевы Богемии на его — парламента — помощь. Она получала денежное содержание от Карла I и продол­жала получать его от парламента. Живя со своим двором в Гааге, Елизавета, таким образом, оставалась в курсе бур­ных английских событий, не порывая полностью связей ни с одной из противоборствующих сторон. И хотя она всегда с абсолютной твердостью выказывала сочувствие делу своего брата Карла и была страшно потрясена его смертью, все же некоторые аспекты программы парламентаристов и Кром­веля были не так уж далеки от ее собственной позиции.

Подобная широта традиций пфальцского княжеского до­ма, позволявшая примирить в рамках одной семьи самые раз­ные точки зрения, особенно отчетливо проявилась в судь­бах двух сыновей Елизаветы, людей поразительно яркой индивидуальности. Принц Карл Людвиг, старший из ее сыно­вей (если не считать тех, что умерли во младенчестве), мог претендовать на права императорского выборщика и Пфальцское княжество — и был частично восстановлен в этих правах Мюнстерским мирным договором 1648 г., поло­жившим конец Тридцатилетней войне. Интеллектуал, глу­боко интересовавшийся новыми концепциями просвещения и развития прикладных наук, он склонялся на сторону анг­лийских парламентариев, потому что они были заинтересо­ваны в новых идеях и потому что в этой среде у него име­лось много доброжелателей, желавших видеть его восста­новленным в своих наследственных правах. Принц Руперт, напротив, был убежденным роялистом, сражался на стороне короля и прославился своей доблестью в кавалерийских атаках. Но и он не чуждался умственных запросов: имен­но ему, например, молва приписывала изобретение меццо-тинто (нового способа гравирования).