Успех сотрудника не может пройти безнаказанно. Неподобающим выдвижением Гордеева сразу же воспользовался комсомольский организатор и под лозунгом доверия лучшим предложил избрать его вместо себя, якобы менее достойного. Проголосовали, избрали, пожелали и в сторону! Дескать, надо цеховому микровождю проявлять себя, вот и пусть проявляет. А мы? Мы и есть та широкая рабочая масса, которая всегда за, если ей ничего не надо делать. Ну, а вдруг ... так мы осудим! В цеху в четыре ряда стояли станки. Между ними был проход, по которому можно было бы пройти, если бы не хлам. Обходя заготовки деталей, образцы продукции, ящики, упаковку и прочие завалы можно было споткнуться и упасть на работающие механизмы и если не погибнуть, то покалечиться. И в умении лавировать между препятствиями и опасностью рабочие усматривали даже некоторую лихость, особую производственную сноровку и некий шарм, дескать мы не какие-то конторские неженки, а самые настоящие рабочие. Из месяца в месяц завалы нарастали, и когда они становились совсем трудно одолимые, предпринимались попытки расчистить проходы и даже, если это частично удавалось, то ненадолго, ибо каждый свой производственный успех оценивал по количеству отбраковок возле рабочего места. Было время, когда пролетариат гордился собственной замурзаностью. Бороться с таким заблуждением было почти безнадёжно, но крайне необходимо! К приходу Гордеева захламлённость стала угрожающей. Для борьбы с непотребьем нужны новые приёмы. Долгое время решение не давалось. Комсомольские активисты и цеховое руководство и вовсе отказались от идеи навести порядок, дескать, раньше сходило с рук, авось и впредь пронесёт ... Но тут Гордеев обратил внимание, что десятиклассницы, одновременно с ним пришедшие в цех на станочные специальности, как-то уж подчёркнуто вместо неуклюжего комбинезона одевают свежие цветистые платья, даже рискуя тем, что полы прозрачной юбки могут накрутиться на вращающиеся валы станка. Значит, надо сыграть на контрасте. Из толстого стального листа вырезали профиль огромной свиньи, приварили к нему устойчивые ножки, а местные умельцы неделю раскрашивали конструкцию в особо отвратительные грязные тона. И когда творение достигло предельной омерзительности цеховым краном эта тяжеленная громадина устанавливалась на самое запущенное станочное место. Стоило перешагнуть порог цеха, как глаза вошедшего сразу буквально прилипали к яркому чудищу и первая реакция была различной. Чаще зритель начинал неистово хохотать, ибо такого на военном заводе ещё никогда не было. И трудно было разгадать этот хохот: то ли он относится к токарю или фрезеровщику, то ли к грязному монстру, то ли с человеком случился смеховой припадок. Как бы то ни было, а вокруг станка начинал собираться народ, показывать пальцем на работника и тот от смущения бросался снимать образину сверху, но ... свинка была настолько тяжелая, что не удавалось её даже пошевелить. Нужен был только кран. А кран подчинялся Гордееву. А тот: пока не уберёшь ... — 87 —
|