Пучина людская

Прошла ещё неделя, и сам старший конюх отвёз закутан­ного Гордеева прямо в городское общежитие. Такая щедрость души грубоватого Андрея Андреевича обсуждалась на селе больше, чем само обморожение: что бы это значило? Сошлись на том, что на конюха подействовал знак колдуна Загора.

Но Гордеева в общежитие не пустили, зачитали ему при­каз об отчислении из техникума и лишении жилья. И снова: ночь, мороз, бездомность, покинутость, болезнь, отчаяние ...

Разыскал школьную знакомую. Она упросила хозяйку пустить на время. В городской больнице дали справку: уважительная причина – обморожение. И началось: классный руководитель, комсорг, профорг, парторг, завуч, директор – никому нет дела!

Вероломно ворвался в общежитие. Вызвали милицию. Пришёл следователь. Разговорились. Он оказался другом погибшего отца. Позвонил. Ночью явился директор и лично сопроводил в комнату. Спустя четверть века на встрече одногруппников спросил воспитателя Сергея Антоновича: „Что же вы пацана в 14 лет ...” А он, довольный собой: „Пойми, Толя, такое время!”

Педагоги вкладывали в учеников всю душу. Физик Орлов Иван Иванович раскручивал на жерди двух отличников, что­бы показать пару сил. Математик Словаков Иван Ксенофон­тович изгибом бёдер, талии и рук изображал распределение в пространстве тригонометрических функций. Гидравлик Кобец Игорь Борисович так сильно переживал за важность уравнения Бернулли, что менялся в лице и сидя подолгу отдыхал. Лите­ратор Оснач вращал глаза, надувал щёки, выпячивал живот и менял походку, раскрывая образы из "Мёртвых душ". Карабут Борис Петрович отчаянно сжимал ладонями воздух и от натуги аж приседал, чтобы слушатели почувствовали огромное давление в ректификационной колонне. Красавица химичка состояние каждой щёлочи и кислоты сопровождала ужасными гримасами, хотелось броситься в чан и освободить, наконец, от мук разнесчастные реагенты. Каждый преподаватель искал и находил выразительные приёмы вкладывания материала в почти стерильные головы. И у них получалось: даже спустя более, чем полвека помнится содержание предмета, запахи и звуки, лекционный антураж и привкус отрасли. Это и есть то, что наполняет весомое звание: специалист.

И если каждый кусок знаний представить в виде ёлочной игрушки, то кто в системе просвещения занимается самой ёл­кой? Ответ печальный: никто. Некими случайными событиями формируется произвольное нечто с названием современный человек и на эту неопределённость навешиваются образовате­льные украшения. В итоге получается взгляд на специально­сть через призму архаичности, что сродни дремучести. Кто в школах разного уровня обучался достоинству, совести, чест­ности, кто учился зависть побеждать творчеством, кто интере­сы соседа поднимал на высоту своих притязаний, кто возвёл благородство в кредо мировоззрения ... ? А если бы педагоги хотя бы малую долю таланта посвятили ёлке, образу, личности, то даже меньшие знания, оказавшись раскрепощёнными от агрессии, предательства, воровства ... дали бы лучший эффект.