„Надо ветер уметь делать и яблоневый цвет, чтоб до зимы, отец до сих пор не пришёл с войны, вокруг люди злые, работа никогда не кончается, так нельзя оставить, нужно исправить, вот только знать бы как, может вы меня научите?” Долго молчала Авдотья. Прошлась туда-сюда по двору, смахнула пыль подолом со стола, прогнала горластого петуха: „Приходи на днях. Посмотрю твою судьбу: коль дана тебе благая участь, то быть тебе при великом деле, хотя мало у кого доставало сил пройти целиком свой путь. А пока уходи!” „Не гожусь я тебе в поводыри! По твоей дороге ещё не ходили пророки. Придётся ощупью брести без попутчиков, трудно поднимаясь и больно падая. А злая у тебя соседка чернявая средних лет. Это она корову изводит! Подстереги! Если правда, то и остальное правда. Гостинец-то забери. С малолеток не беру!” Долго ночевал в сарае. Дождался! От страха и обиды исполосовал кнутом. Выжила. Сирота, сам держит хозяйство так его ещё и грабить? Значит, правду сказала и про судьбу! Если выйти на хутор, то при удачном ветре слышны песни из громкоговорителя дальнего села. Подумать только какое чудо заимели они, что смогли вековую тишину порушить и за многие километры прямо через пойму Десны даже слова различимы. Селяне пытались вообразить, кто бы мог у них так громко крикнуть, чтобы там переполошились, но во всём селе не нашлось никого, кто навёл бы удивление на показушников. Сейчас уже никто не скажет, чем закончилась бы выходка соседей и дошло бы до междоусобицы или нет, но внезапно заболел Сталин и начальство решило оповестить об этом всех людей. Повсеместно стали ставить столбы, тянуть провода и почти в каждой хате прибивать к стене говорящие тарелки. Зависть к соседям исчезла, молодёжь перестала собираться на выгоне для танцев под чужую музыку и вроде страсти престижа утихли, но не надолго. Из тарелок неслось траурное напоминание о невозможности жить без вождя, районные сводки удоев, о росте поголовья кур-несушек и бдительном сплочении вокруг партии. Неизбывное внушение правильности дало обратный эффект: люди перестали слушать радио и снова потянулись на выгон, куда всё ещё долетали бодрые мелодии. — 74 —
|