И вдруг, раздвинув столпившихся, перед Гордеевым встал местный базарный франт и громко, чтобы услышал и санитар: „Мартын распорядился с бурлаков не брать! Если кто не в курсе, передай ему: с бурлаков не брать! Так сказал Мартын!” Крестьяне, издалёка несущие в город тяжёлые корзины с продуктами, представляли собой жалкое зрелище и вызывали сочувствие даже у рыночных воров. В то время ещё не было на сёлах велосипедов, мотоциклов или другого транспорта для перевозки людей. Если иногда и снаряжалась грузовая машина, то по важному случаю и крайне редко, а так, чтобы по частной прихоти: посещение базара считалось позором, ибо такое накопительство противоречило колхозному вкладу в достаток народа. Даже, если полевой труд оплачивался, то натурой, которую всё равно приходилось продавать, поскольку без денег невозможно приобрести то, что не производится селом. Груз обычно превышал два пуда и т.к. он распределялся на части, свисающие спереди и сзади, то корзины напоминали лямки бурлаков, тянущих баржу. В довершение картины дальняя дорога утомляла ходоков, и они плелись по грунтовке, склонив голову на грудь: само собой напрашивается сходство. Не успел франт отойти, как перед Гордеевым возник санитар: „Хорошая сметана, ладные огурцы и сало к ним годится, на вот возьми по твоей цене, а то мы тут по ошибке взяли!” Торговля закончилась благополучно. Осталось только купить, что надо для дома, снова нагрузить корзины и с не менее тяжёлой поклажей по той же дороге, с теми же страхами ... Вот только хватило бы сил занести в техникум документы на допуск к вступным экзаменам. Где же его искать в этом городе? Расспрашивая прохожих и петляя улицами, нашёл всё же нужный дом. Сел на скамейку передохнуть и, сморенный волнениями дня, незаметно для себя уснул. Проснулся уже поздним вечером: сумерки, прохладно, одиноко, страшно ... чужое всё. Решил-таки идти в село. Густая ночь застала далеко за городом, так что ольшаник, реки, свой лесок и выгон пришлось одолевать уже в полной темноте. На рассвете, т.е. по вторым петухам, тихо, чтобы не тревожить семью, залез на печку. Документы так и остались лежать в корзине, придавленные городским хлебом, неизменной хамсой, парой бутылок вина и грёзами сельских детей – медовыми пряниками. Успокаивал себя тем, что уж следующий раз непременно сдаст куда следует. Но случилось так, что и второй и третий разы сотрудники секретариата, идя домой после работы, видели одну и ту же картину: на скамейке, опершись на корзины с зажатыми в руке бумагами, спал пацан в старых сандалиях и протёртой одежде. Участливые женщины забрали конверт, сунули в крепкий кулак записку, чтобы, дескать, первого августа был на экзамене. — 78 —
|