Пучина людская

Весенние ручьи и свежий ветер обнажили едва прикопан­ные захоронения погибших. Солнце принялось возвращать в природу ранее отданное людским телам. Как предостереже­ние живущим о недопустимости досрочной, а значит, насиль­ственной смерти, разложение сопровождается смрадом. После войны сколько видел глаз везде возвышались над землёй ха­рактерные холмики могил. Редко какие из них были отмечены столбиками с надписью на дощечке. Чаще только догадаться можно было, что под слоем земли всего в одну лопату лежит тот, кто отдал свою жизнь нам – пока живым. Невыносимый смрад и вина перед погибшими вынудили руководство орга­низовать перезахоронение. Могилы раскапывали, извлекали тела и сортировали. Обнаруживали таких, у которых в тече­ние многих лет земляного заточения сохранился даже румянец на щеках, а одежда – будто сейчас накинута на плечи. В таких случаях происходило то, с чем не может примириться душа: мёртвое тело раздевали, забирали все вещи вплоть до кальсон и распределяли их среди могильщиков. Те не могли всё сами одеть, потому изъятое продавали на базарах и весьма успешно. На селе появились мужчины в сапогах, брюках, гимнастёрках, шинелях советского и немецкого покроя, подпоясанные свои­ми и чужими ремнями, а по рукам ходили наградные знаки, погоны и карманные пожитки, за которые заплатили жизнью те, кто раздетые догола в мёртвом бесстыдстве лежали безза­щитные под взглядами равнодушных прохожих.

Были и такие, от которых остался только скелет, хотя и одетый в отрепья обмундирования. Жутко смотреть на череп с надвинутой пилоткой и прилипшими волосами-причёской. Без привычки непросто вытряхивать кости из рукавов тело­грейки или из сапог. Поначалу для придания себе храбрости копщики вставляли в зубы черепа сигарету, к костям руки подвешивали кисет, а к тазовым суставам привязывали махор­ку: дескать, покури, браток, теперь уже в самый последний раз перед общей могилой, а заодно и посмотри на небо пустыми глазницами, свобода которого стоила тебе жизни.

Через пару дней люди втянулись в работу, притерпелись к смраду тления и к виду растрощенных костей, оставили по­пытку из частей собрать полный скелет и потом уже вольно обращались с погребёнными, как с дровами. Сгрузили останки на телеги, подвезли и сбросили их в яму, поражающую своими размерами. Лишь спустя много лет установили обелиск.