Пучина людская

Пётр прошёл всю первую мировую, революцию, граждан­скую и вынес оккупацию в последней войне. Весь изранен. В тяжёлую работу положил остаток здоровья. Новый строй за­брал у него сына, двух зятьёв, дочь, внука, дом, хозяйство ... и вот снова этот строй ставит его на колени. Наутро Пётр умер. Хоронить его было некому и не за что: мёрзлую землю не про­долбить. Так и лежало тело на морозе до весны. А по теплу в конце огорода выросли сразу три могилы: зиму не перенесли ещё дочь и внук. Для жизни необходимо не только масло.

После того, как взломщики ушли, хватились: нету Толи. Нашли его в снегу под забором. Он так затаился от чужих, что уснул и окоченел. Внесли в хату, оттёрли снегом, уложили на спасительную печь. Отоспался, и появилась в нём особенность: нечувствительность к холоду. Он с удовольствием бегал бо­сиком по снегу, мог плавать среди льдин и даже в ледоход за­горать на плывущем льду. Это приобретение не раз спасало ему жизнь в критических ситуациях, особенно на флоте. Вот уж действительно, нет такого плохо, чтобы в нем не отыска­лась и капелька хорошо. Хотя плата за капельку непомерная.

На поминки пришлось зарезать тайно выращенного поро­сёнка. Он ещё не совсем вырос и следовало бы его оставить для летнего нагула на травах, но провожать надо того, кто по­строил всю эту усадьбу и чьими руками сделано всё вокруг и даже принесен с базара он сам – поросёнок. И снова: как это сделать? Если пригласить резчика, то за работу он возьмёт окорок, за секретную работу – второй окорок, за ночную рабо­ту – лопатку. А что же останется в семье? Выход один: надо делать самим. С уходом дедушки Петра Дмитровича старшим остался Толя, которому только недавно перевалило за семь.

Зашёл он в сарай посмотрел на свинку и стало жалко её. Доверчивое существо радостно встречает человека весёлым хрюканьем и дружелюбным взглядом. Ходит по загородке, ув­лечённо размахивая головой, будто делится со слушателем ночными мыслями. Пришла в угол, где промокла соломенная подстилка, посмотрела выразительно на хозяина, как бы сом­неваясь, что ему под силу сообразить добавить сухого сена. Затем деловито и аккуратно принялась за завтрак, вылитый в чистое корыто. Два существа уже почти сроднились, понима­ли настроение друг друга и оба тихо радовались, что пока у обоих всё идёт по заведённому порядку. И вот теперь один из них, чтобы жить, вынужден не просто убить другого, а съесть.