Пучина людская

Равняйсь! Смирно! Продолжить работы по распорядку дня! Разойдись!” Наступили самые тягостные минуты расставания.

Последний день пребывания на корабле в разных вариан­тах наполнял четырёхлетнюю тоску по свободе. Это тема тре­вожных матросских снов, бесед за четвёртым шпангоутом, она вплеталась в ход службы, в планы на дальнейшую жизнь и вообще казалось, что всё происходящее сейчас важно на столь­ко, на сколько оно приближает святой момент освобождения. И вот теперь шесть человек окунулись в этот день. По поводу их ухода экипажу даже разрешили собраться на юте почти в дружеской обстановке. И командир сказал правильные слова, но почему так ноет сердце? От радости? Нет, от обиды!

Шесть отпускников – это же лучшие кадры корабля. Они стали лучшими не благодаря, а вопреки армейским порядкам. Это они добровольно проявили интерес к свой военной профес­сии и опять-таки добровольно приложили немалые усилия для овладения специальностью. Всякие попытки силой заставить матроса изучить орудие, торпеду, силовую установку или тем более радиолокационные станции заканчивались плачевно. В разгар боя выходила из строя самая нужная на тот момент ап­паратура, отчего ракета уклонялась от курса, торпеда тонула, в котельной установке падала мощность, и акустики теряли сигнал от вражеской подводной лодки ... Обвинить матроса в гибели корабля не удастся, ибо он, натасканный на инструк­циях, все регламентные действия выполнит в точности, а тем не менее – ни корабля, ни экипажа. Успех в бою зависит часто от умения видеть невидимое, слышать неслышимое, понимать непонимаемое и вообще – способностью ловить озарение. Раз­ве этому можно кого-то научить или тем более заставить? А шесть отпускников по своей внутренней ответственности и по своему таланту развили в себе такие качества и именно это спасало корабль в почти беспрерывных штормовых походах. И вот теперь они превратились всего лишь в наглядное посо­бие, на котором демонстрируется оплошность офицеров, до­пу­стивших недогрузку матросов по корабельным работам.

Неужели матросы, награждённые отпуском, всего лишь только матросы? Ведь прежде всего это достойные люди! Так что? Они разве не заслужили за четыре кабальных года хотя бы простейшего персонального обеда или суточного пайка на дорогу, прощального или напутственного личного слова, обра­щённого к оставшимся в заточении, совместной фотографии у знамени корабля или авторитетного мнения товарищей о совместной службе? Четыре военных года – это предельная нагрузка на судьбы людей. Это вынужденная мера для выжи­вания страны, и солдаты жертвуют собой ради жизни поколе­ний. Их некем заменить, ибо участвуют все. И совсем другое дело четыре года мирной службы. Практически уже по треть­ему и тем более по четвёртому году служивый люд не служит! Они только пребывают под погонами, их гложет привкус не­полноценности за вырванные молодые годы, страх перед за­бы­той жизнью за бортами и обида за страну, которая за те же деньги и в то же время могла бы подготовить несколько смен воинов, вместо того, чтобы взращивать моральных калек.