|
Только после этого, вероятнее всего, началось осознанное обсуждение проблем взаимоотношений объектов и процедур (или операций) нашего мышления и мыследействования. В первую очередь это было связано с переходом от практического действия к мыслительному оперированию. Во всяком случае, уже у Аристотеля во всех его книгах, и в первую очередь в «Физике», проблема адекватных объекту процедур и операций ставится именно таким образом. Его знаменитое обсуждение, имеет ли кривая линия длину, и категорический ответ, что не имеет, так как ее нельзя измерить прямым отрезком, является классическим примером откровенного операционализма, которому могли бы позавидовать Бриджмен, Эддингтон и Эйнштейн. По сути дела, обсуждение вопроса о том, как та или иная процедура относится к объекту анализа, и есть уже обсуждение вопроса о взаимоотношениях между методом и объектом, но рафинированную форму обсуждения проблем самого метода оно получает в движении совсем по иной линии, а именно — в анализе структур рассуждений или умозаключений, т.е. в том, что сейчас называется логикой. И это тоже не случайно, ибо вся проблематика реально развертывается не в рамках бинарного отношения «объект—процедуры», а в рамках «треугольного» отношения, связывающего их с знаниями и способами их получения. Здесь возникает та самая знаменитая двойственность, которая в течение многих веков инициировала и стимулировала развертывание логико-методологической проблематики: с одной стороны, метод нужен нам не столько для работы с объектом (который во многом есть вторичная конструкция), сколько для получения правильных знаний, но, с другой стороны, если не работать посредством правильных процедур с объектом, с его идеальной схемой, с картиной или с конструкцией объекта, то правильного знания не получишь. Так завязывается тот узел, который на протяжении веков будет то соединять, то разделять логику и методологию в зависимости от того, на что больше будет ориентирована мысль философа — на рассуждения, представляющие собой оперирование с абстрактными сущностями и понятиями, как во времена ранней схоластики, или на сопоставления и противопоставления объектов, как, скажем, это было в начале XVII века. Но по мере того как разделялись объекты оперирования и появлялось все большее число эпистемических сущностей — знания, система знаний, онтологическая картина объекта, опытные данные и опытный материал, — параллельно всему этому, должны были дифференцироваться и размножаться проблемы метода работы, ибо для каждого такого объекта оперирования нужны были, очевидно, разные наборы процедур и операций. А по мере того как разделялись эти объекты, происходило разделение логические форм и нормативных представлений, с одной стороны, и средств мышления и мыследействования, с другой. — 41 —
|