В сочинении «Федон» Платон пишет: «...Каждое удовольствие и страдание, словно гвоздями, приколачивает душу к телу, заставляет ее стать плотской и внушает ей мысль, что все утверждаемое телом и есть истина. А поскольку у души формируются те же взгляды, что и у тела, и восхищается она теми же вещами, то, мне кажется, она оказывается вынужденной приобретать те же манеры, питаться тем же самым и настолько отойти от своего естества, что уже никак не может перейти в Гадес в чистом состоянии, а всегда покидает бренный мир, пропитавшись плотской сущностью, и поэтому сразу же вселяется в другое тело, и, будучи как бы посеянной, рождается, и наконец лишается божественного чистого единения». В заключительной части «Республики» Платон описывает, как каждая душа закрепляет за собой, то есть выбирает себе личность и судьбу при повторном рождении. Как сказано в «Федоне»: «Давайте поразмыслим, попадают ли души умерших в низший мир или нет. Смысл одного запомнившегося мне древнего изречения сводится к тому, что когда они уходят отсюда, они пребывают там, и вновь возвращаются сюда, и снова рождаются среди мертвых». Платон верил в духовную эволюцию, а недвусмысленный характер его заявлений свидетельствует о том, что он основывается на священной традиции своего времени. Он был посвященным Элевсинских мистерий и не смел придерживаться убеждений, противоречащих принципам этих обрядов. Рассказывая об Орфее, Платон пишет, что певец, которого вакханки растерзали на части, отказался повторно явиться в мир, родившись у земной женщины, и воплотился в лебедя. Орфей, что в переводе с греческого означает «смуглый», был уроженцем Востока, принесшим знание грекам и учредившим мистерии еще в 1400 г. до н.э. Изложенная в египетских писаниях история о том, как Осириса, в эзотерическом смысле представляющего как тело знания, так и бога, в облике пятнистого быка привезли в Египет из Индии, служит доказательством того, что египтяне признавали восточное происхождение своей религии. Пифагор, будучи посвященным двадцати восьми мистериальных школ, включая греческую, египетскую, халдейскую и индусскую, утверждал, что все они проповедовали одну и ту же доктрину с той лишь разницей, что особое внимание в каждой школе уделялось какой-то одной части этой доктрины, например греки делали упор на геометрию, халдеи — на астрономию, а гимнософисты* — на самопожертвование. По правилам мистерий греки не могли отвергнуть доктрину, которой придерживались брамины, хотя в какой-то отдельной школе особого значения ей, возможно, и не придавали. Таким образом, Пифагор пошел дальше и узнал о метемпсихозе — доктрине, не получившей значительного развития у греков, от браминов. А греки не опровергали ни одного из основных учений браминов как представителей эзотерической школы. Если брамины учили метемпсихозу, то греческим школам оставалось лишь его признать. Школы мистерий были связаны между собой священнейшими узами и ни при каких условиях не могли ставить под сомнение доктрины друг друга. — 27 —
|