|
– Послушайте меня, приятель, – сказал Гиацинтов, – кто ко мне попал, тот сам не выходит. Если, конечно, я не столкнулся с умным и дальновидным человеком. Вся ваша липа с американским телеграфным агентством и с листовками для Лобба мною проверена. Вы им материалы подсовывали политического характера, чтобы поссорить атамана Семенова с нашим правительством. Кто вам передавал эти материалы? – Мне смешно вас слушать, Кирилл Николаевич, – удивился Чен. – Мое дело – сенсация. И на бирже и в политике. За свежий товар платят больше. В воздухе тогда носились слухи про Семенова, а что там и как – не это ведь важно, Кирилл Николаевич, важно, чтоб первым. – Вполне рационально, вполне… А зачем водичку с солянкой наливали в бензин для танков? – Нет, это явная клевета и гнусный домысел! – Какой смысл моим людям клеветать на вас? – Я и сам голову ломаю. Может быть, меня с кем-нибудь спутали? – Да нет, – вздохнул Гиацинтов, – я сам был бы рад, если б спутали… У вас столько влиятельных защитников! Вон Максим Максимыч уже пятый раз звонит, справляется о вас. – Кто, кто? – Да Исаев. Макс… – Не изволю знать. – Полноте, полноте. – Как вы сказали? Макс? – Ну да, Максим Максимыч Исаев. – Право, не помню. – Значит, не знакомы? – Совершенно определенно – не знаком. Гиацинтов достал из стола конверт, бросил его Чену: – Посмотрите, это занятно. Чен улыбнулся своей ослепительной, чуть подобострастной улыбкой, придвинул к себе конверт, достал из него несколько фотографий. На всех фотографиях были изображены Чен с Исаевым: у касс ипподрома, на улице, возле редакции. – Ну как? – поинтересовался Гиацинтов, разглядывая свои квадратные, лопатообразные ногти. – Признали? – Нет, не признал. Я ведь имею богатую клиентуру в городе: большинство уважаемых людей играет на бирже, даже ваши сотрудники. – Я знаю, – спокойно сказал Гиацинтов. – Вы кого имеете в виду персонально? – Многих. – Уж и многих… – Честное благородное. – И всех помните? – Не всех, но большинство. – А Исаева забыли? – Кого? – Исаева. – Забыл. – Вы, между прочим, этим своим упорством ему же хуже делаете. Я уж забеспокоился – что вы так его выгораживаете, не боитесь ли вы его? Надо будет мне им заняться как следует. – Конечно. Проверка – великая вещь. – Приятель, вы что, меня в дураках хотите оставить? – Господи, да что вы, Кирилл Николаевич! Я ведь не против того, что меня посадили, только зачем мне лишнее клеить? На черном рынке играл? Да, играл! Бизнес имел с иностранцами? Да, имел! За это готов нести наказание. — 150 —
|