|
Гиацинтов позвонил в колокольчик, дверь открылась, и заглянул Пимезов. – Пришлите людей, мы начинаем. – Сию минуту, господин полковник. Адъютант стремительно скрылся за дверью. – О, вы плачете! – сказал Гиацинтов. Чен кивнул головой. – Отчего? Я бы и раньше провел этот эксперимент, чтобы избавить вас от мук, но, к сожалению, только сегодня получил препарат из Токио. Зачем были нужны все эти муки? Ну, ничего, часа через два, когда скажете про вашего друга Исаева, отправитесь спать. Накормим как следует. Напоим, кагором… Ну, перестаньте, право. Слезы у взрослого мужчины… Открылась дверь, и появились пятеро давешних палачей. Чен взбросил легкое свое тело со стула, подбежал к врачу, схватил со столика скальпель, полоснул себя по шее, которая стала враз пульсирующе кровавой, и упал на пол. Гиацинтов ахнул, будто глубоко затянувшись сигаретой, а потом, воровато озираясь, медленно подошел к низкой кушетке, опустился на нее и прошептал: – Тихо, пожалуйста, у меня сердце книзу съекнуло. ХАБАРОВСКПостышев вернулся на свою городскую квартиру поздно вечером. В разбитые окна несло холодом, на грязном полу валялась щебенка. Когда начинала грохотать канонада за Амуром, стекла, оставшиеся в окнах, тонко дребезжали. Постышев заткнул выбитые окна старыми шторами, затопил печь, поставил на плиту чайник, и сняв шинель, начал подметать пол. Движения его были неторопливы. Иногда он присаживался на корточки и отдыхал несколько мгновений с закрытыми глазами – сказывались голод и усталость последних дней. В дверь постучали. Постышев, не поднимаясь с корточек, ответил: – Валяйте, кто там… Вошел Громов. Весь он после той, еще мирной встречи с Павлом Петровичем подсох, глаза у него сейчас были красивы удивительной красотой, которая сопутствует отчаянию и крайней степени решимости. – Здоров, комиссар. – Здоров, комбриг, – в тон ему ответил Постышев. – Давно прибыл? – Только что. Садись. В ногах правды нет. – А вообще она, думаешь, есть? – Обязательно. – Видел ты ее? – А как же… – Ну и какова она? Занятно мне узнать. – Ты, случаем, не шандарахнул стакашку, Громов? – Не с руки пир во время чумы устраивать. – Стакан водки, по-твоему, пир? Я бы сейчас с радостью выпил. – Я б на твоем месте только и делал, что пил. – Ты сядь, а то маячишь перед глазами. – Это не я маячу, а совесть партийная маячит перед твоими глазами. – Тебе в театре заправлять, Громов. Ты еще голосом подрожи, это эффектно, так певцы делают. Ну-ка, дай совок, за дверью. — 155 —
|