|
После визита в Альпийский клуб сэр Джон решил навести справки о своем таинственном противнике среди людей, знающих лондонский свет как свои пять пальцев. — Кроули, конечно, плут, но очень обаятельный, — сказал ему Макс Бирбом. — Я бы не назвал его негодяем, однако он прилагает немало усилий для того, чтобы произвести именно такое впечатление. — Да? — с сомнением переспросил сэр Джон. — А в чем, по‑вашему, разница между плутом и негодяем? — Плут, — безапелляционно заявил Бирбом, — в грош не ставит мораль, но у него все же есть хоть немного чести. У негодяя же нет ни морали, ни чести. — Гм, теперь я, кажется, понимаю, — сказал сэр Джон, по‑прежнему ничего не понимая. — А не могли бы вы привести мне какой‑нибудь пример плутовства Кроули? Бирбом захихикал. — Примеров сотни, но один из них нравится мне особенно. В Париже есть памятник Оскару Уайльду, созданный одним очень талантливым молодым скульптором, Якобом Эпштейном. Французы, видите ли, решили показать всему миру, что относятся к сексуальной ориентации Уайльда более терпимо, чем мы, англичане, и признают гениальную личность, каковы бы ни были ее пороки. — Он снова хихикнул. — Но когда Эпштейн закончил статую, оказалось, что их терпимость тоже имеет границы. Дело в том, что Эпштейн изваял Уайльда голым. Учитывая… э‑э‑э… репутацию Уайльда, это было, пожалуй, чересчур, но французы не могли, обидеть Эпштейна и отказаться от статуи, да и заказ уже был оплачен. Тогда они наняли какого‑то мастерового, чтобы тот прикрепил к… э‑э‑э… срамному месту статуи фиговый лист. И как вы думаете, что сделал Кроули? Ночью он пробрался в парк и с помощью молотка и зубила отбил от статуи этот лист. Чтобы сделать скандал еще более громким, он в ту же ночь возвратился в Лондон и появился в «Кларидже» с этим фиговым листом на своих штанах! — Теперь уже Бирбом расхохотался. — Вот это я называю плутовством, так как не вижу тут никакого негодяйства. Мнение прекрасной Флоренс Фарр, самой известной актрисы Лондона, было таким же неоднозначным, как и мнения литературных критиков. «Десять лет назад, — сказала она, — когда я часто виделась с Алистером, он был самым красивым, самым остроумным и самым блестящим молодым человеком в Лондоне. Но в то же время он был самым отъявленным хамом и мерзавцем из всех, кого я знала. Судя по тому, что я о нем время от времени слышу, эти противоречия в нем постоянно усиливаются. Он либо закончит свою жизнь на виселице, либо станет святым». — 96 —
|