Империя знаков

44

собой ценнейший парадокс: в нем есть центр, но этот центр пуст. Весь город вращается вокруг места, одно­временно безликого и запретного, оно скрыто зеле­нью, огорожено рвами с водой и управляется импера­тором, которого никогда не видно, — то есть в прямом смысле неизвестно кем. День за днем такси, провор­ные, расторопные, энергичные в своей езде, похожей на траекторию выстрела, избегают этого круга, низ­кий гребень которого — зримая форма самой незри­мости — скрывает священное «ничто». Таким обра­зом, один из двух наиболее влиятельных городов сов­ременности выстроен вокруг непроницаемого кольца стен, вод, крыш и деревьев; его центр — не более, чем испарившаяся идея, существующая здесь не для того, чтобы излучать власть, но чтобы обеспечивать всяко­му городскому движению опору на ее центральную пустоту, обрекая это движение на вечное отклонение и объезд. Так же, говорят нам, разворачивается и про­странство воображаемого — посредством возвраще­ния и обращения вокруг пустого субъекта.

БЕЗ АДРЕСОВ

Улицы этого города не имеют названий. Есть, прав­да, письменный адрес, но он нужен только для почты и соотносится с реестром (составленным по кварта­лам и по жилым массивам, чуждым геометричности), знание которого доступно почтальону, но никак не посетителю города: самый большой город мира прак­тически никак не упорядочен, составные части его пространства остаются неназванными. Такая невнят­ность жилого пространства кажется неудобной для тех, кто, как мы, привык заявлять, что наиболее прак­тично то, что наиболее рационально (принцип, со­гласно которому наилучшей городской топонимией становится система улиц-номеров, как в Соединен­ных Штатах или в Киото, китайском городе). Токио, однако, показывает нам, что рациональность — не более чем одна из возможных систем. Чтобы освоить­ся в реальности (как в случае с адресами), достаточ­но, чтобы существовала система, даже если внешне она покажется нелогичной, бессмысленно усложнен­ной, нелепой и бесполезной: хороший разнобой не только способен очень долго просуществовать, но и удовлетворять миллионы жителей, приученных при этом ко всем благам техногенной цивилизации.

47

Существуют способы возмещения этой аноним­ности (по крайней мере, нам так это представляет­ся), и совмещение этих способов составляет систему. Можно представить адрес при помощи ориентирую­щей схемы (нарисованной или напечатанной), свое­го рода географической справки, где дом размещается относительно уже известной метки, например вокза­ла (жители города большие мастера в создании этих импровизированных рисунков, где прорисовываются улица, здание, канал, железная дорога, вывеска, — ри­сунки, которые превращают обмен адресами в прият­ное общение, в котором жизнь тела и искусство гра­фического жеста вновь занимают свое место: всегда смотришь с упоением, как кто-то пишет, точнее, ри­сует; всякий раз, когда мне подобным образом сооб­щали адрес, мое внимание захватывал тот жест со­беседника, когда он, перевернув карандаш, начинал стирать резинкой слишком размашистую линию ка­кого-нибудь проспекта или перекрестья виадука; не­смотря на то, что ластик чужд японской графической традиции, от его действия исходило нечто умиротво­ряющее, ласкающее и надежное, как если бы даже в самом этом незначительном действии тело «труди­лось с большей выдержкой, нежели дух», в согласии с заповедью актера Дзеами; процесс изготовления ад­реса был гораздо важнее самого адреса, и, зачарован­ный этим зрелищем, я бы часами смотрел, как мне его дают). Можно также, если только знаешь место, ку-